Единое на потребу. "Единое на потребу" (Примечания)

"Итак, смотри, свет, который есть в тебе, не есть ли тьма".

Мф.У1,23.

"Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы я исцелил их".

Ioan . XII , 40.

"Однако же знайте, что приблизилось к вам царствие Божие".

Лука X , 2.

Уже второй год продолжается на Дальнем Востоке война. На войне этой погибло уже несколько сот тысяч человек. Со стороны России вызвано и вызываются на действительную службу сотни тысяч человек, числящихся в запасе и живших в своих семьях и домах. Люди эти все с отчаянием и страхом или с напущенным, поддерживаемым водкой, молодечеством бросают семьи, садятся в вагоны и беспрекословно катятся туда, где, как они знают, в тяжелых мучениях погибли десятки тысяч таких же, как они, свезенных туда в таких же вагонах людей. И навстречу им катятся тысячи изуродованных калек, поехавших туда молодыми, целыми, здоровыми.

Все эти люди с ужасом думают о том, чтб их ожидает, и все-таки беспрекословно едут, стараясь уверить себя, что это так надо.

Что это такое? Зачем люди идут туда?

Что никто из этих людей не хочет делать того, что они делают, в этом не может быть никакого сомнения. Все эти люди не только не нуждаются в этой драке и не хотят участвовать в ней, но не могут даже себе объяснить, зачем они делают это. И не только они, те сотни, тысячи, миллионы людей, которые непосредственно и посредственно участвуют в этом деле, не могут объяснить себе, зачем все это делается, но никто в мире не может объяснить этого, потому что разумного объяснения этого дела нет и не может быть никакого.

Положение всех людей, участвующих в этом деле и смотрящих на него, подобно тому, в котором были бы люди, из которых одни сидели бы в длинном караване вагонов, катящихся по рельсам под уклон с неудержимой быстротой прямо к разрушенному мосту над пропастью, а другие беспомощно смотрели бы на это.

Люди, миллионы людей, не имея к этому никакого ни желания, ни повода, истребляют друг друга и, сознавая безумие такого дела, не могут остановиться.

Говорят, что из Манчжурии возят каждую неделю сотни сумасшедших. Но ведь туда ехали и едут не переставая сотни тысяч совершенно безумных людей, потому что человек в здравом уме не может ни под каким давлением идти на отвратительное ему самому и безумное и страшно опасное и губительное дело - убийство людей.

Что же это такое? Отчего это делается? Что или кто причиной этого?

Сказать, что причиной этого те солдаты, русские и японские, которые стараются как можно больше убить, искалечить неизвестных и ничего не сделавших им людей, никак нельзя, потому что солдаты эти не только не чувствовали и не чувствуют никакой враждебности друг против друга, но год назад не имели ни малейшего понятия о существовании друг друга, а когда сходятся теперь, то дружелюбно общаются друг с другом.

Сказать, что виной этого офицеры, генералы, ведущие солдат, или разные чиновники, военные и штатские, приготовители орудий, снарядов, амуниций, крепостей, - тоже нельзя. Все они, эти офицеры, генералы, чиновники поставлены своей нуждой, своими слабостями, всем своим прошедшим в такое положение, в каком находится запряженная лошадь, которую сзади стегают и которой правят вожжами, или в положении голодной собаки, которую заманивают в конуру и ошейник кусочком сала, водя ей перед носом.

Все эти офицеры, генералы, чиновники, дипломаты, все так с детства запутаны, заверчены, что они не могут не делать того маленького, нехорошего дела, из которого слагается то большое, ужасное дело, которое совершается теперь.

И потому нельзя и их назвать причиной: они не виноваты.

Кто же причина и кто же виноват? Микадо? Николай II? Так сначала представляется потому, что этих, кажется, уж нельзя ни принудить, ни приманить чем бы то ни было. Представляется, что стоило только Николаю II не приказывать, не позволять делать всего того, что делалось в Манчжурии и в Корее, стоило ему согласиться на требования Японии, и войны бы не было; стоит ему теперь предложить условия мира, и война кончится. Все как будто от него. Но это только так кажется. Про микадо я не знаю, но по тому, что знаю вообще о главах правительств, уверен, что он в тех же условиях, как и другие; про Николая же II я знаю, что это самый обыкновенный, стоящий ниже среднего уровня, грубо суеверный и непросвещенный человек, который поэтому никак не мог быть причиной тех огромных по своему объему и последствиям событий, которые совершаются теперь на Дальнем Востоке.

Разве может быть то, чтобы деятельность миллионов людей была направлена противно их воле и интересам только потому, что этого хочет один человек, во всех отношениях стоящий ниже умственного и нравственного среднего уровня всех тех людей, которые гибнут как будто по его воле?

Почему же кажется, что причина войны Николай и микадо?

А это кажется потому же, почему кажется, что минированный город взорван тем, кто пустил искру, воспламенившую мину, которая подведена под него.

Не Николай и не микадо сделали и делают войну, а делает это то устройство людей, при котором микадо и Николай могут причинить несчастия миллионов людей. Виноваты не они, а та машина, при которой это возможно; следовательно, виноваты те, кто устраивает машину.

Что же это за машина и кто ее устраивает?

II

Машина эта давно известна миру и давно известны дела ее. Это та самая машина, посредством которой в России властвовали, избивая и мучая людей, то душевно больной Иоанн IV, то зверски жестокий, пьяный Петр, ругающийся с своей пьяной компанией над всем, что свято людям, то ходившая по рукам безграмотная, распутная солдатка Екатерина первая, то немец Бирон, только потому, что он был любовник Анны Иоанновны, племянницы Петра, совершенно чуждой России и ничтожной женщины, то другая Анна, любовница другого немца, только потому, что некоторым людям выгодно было признать императором ее сына, младенца Иоанна, того самого, которого потом держали в тюрьме и убили по распоряжению Екатерины П. Потом захватывает машину незамужняя развратная дочь Петра Елизавета и посылает армию воевать против пруссаков; умерла она - и выписанный ею немец, племянник, посаженный на ее место, велит войскам воевать за пруссаков. Немца этого, своего мужа, убивает самого бессовестно-распутного поведения немка Екатерина II и начинает со своими любовниками управлять Россией, раздаривает им десятки тысяч русских крестьян и устраивает для них то греческий, то индийский проекты, ради которых гибнут жизни миллионов.

Умирает она - и полуумный Павел распоряжается, как может распоряжаться сумасшедший, судьбами России и русских людей. Его убивают с согласия его родного сына. И этот отцеубийца царствует 25 лет, то дружа с Наполеоном, то воюя против него, то придумывая конституции для России, то отдавая презираемый им русский народ во власть ужасного Аракчеева. Потом царствует и распоряжается судьбами России грубый, необразованный, жестокий солдат Николай; потом неумный, недобрый, то либеральный, то деспотичный Александр II; потом совсем глупый, грубый и невежественный Александр III. Попал нынче по наследству малоумный гусарский офицер, и он устраивает со своими клевретами свой манчжуро-корейский проект, стоящий сотни тысяч жизней и миллиарды рублей.

Ведь это ужасно. Ужасно, главное, потому, что если и кончится эта безумная война, то завтра может новая фантазия с помощью окружающих его негодяев взбрести в слабую голову властвующего человека, и человек тот может завтра устроить новый африканский, американский, индийский проект, и начнут опять вытягивать последние силы из русских людей и погонят их убивать на другой край света.

И происходило и происходит это не в одной России, а везде, где существовало и существует правительство, т.е. такая организация, при которой малое меньшинство может заставлять большое большинство исполнять свою волю. Вся история европейских государств - история бешеных, всходящих один за другим на престол, глупых, развратных людей, убивающих, разоряющих и, главное, развращающих свой народ.

Вступает в Англии на престол бессовестный, жестокий негодяй, развратник Генрих VIII и ради того, чтобы прогнать жену и жениться на своей б...., выдумывает свое мнимо христианское исповедание, заставляет весь народ принять эту его выдуманную веру, и миллионы людей истреблены в борьбе за и против этого выдуманного исповедания.

Завладевает машиной величайший лицемер и злодей Кромвель и казнит другого, такого же, как он, лицемера Карла I и безжалостно губит миллионы жизней и уничтожает ту самую свободу, за которую он будто бы боролся.

Владеют во Франции машиной разные Людовики и Карлы, и все их царствования такой же ряд злодейств: убийства, казни, избиения, разорения народа, бессмысленные войны. Казнят, наконец, одного из них, и тотчас же Мараты и Робеспьеры захватывают машину и творят еще ужаснейшие преступления, губя не только людей, но великие истины, провозглашенные людьми того времени. Захватывает власть Наполеон и губит миллионы людей во всей Европе. То же происходит в Австрии, Италии, Пруссии. Такие же глупые, безнравственные властители и такие же жестокие, губительные для народа дела их. И все это не только дела прошедшего, не то, что происходило когда-то и больше уже не повторится, - все это происходит теперь, сейчас, везде, в самых мнимо свободных конституционных государствах и республиках, точно так же как и в деспотических, и в Англии, и в Турции, и в Германии, и в Абиссинии, и во Франции, и в России, и в Соединенных Штатах Америки, и в Морокко, и везде, где только действует машина, называемая правительством.

Везде, несмотря ни на какие конституции, без всякой внутренней надобности, только по разным сложным отношениям лиц, партий начинаются войны, как последние войны то французов, то англичан с Китаем, то англичан с бурами, то с Тибетом, то с Египтом, то Италии с Абиссинией, то России, Франции, Англии, Америки, Японии с Китаем, то теперь России с Японией.

Везде, где существует такое учреждение, посредством которого меньшинство может заставлять большинство делать все то, что это меньшинство назовет законом или правительственными распоряжениями, везде каждый человек большинства всегда в опасности того, что на него и его семью могут обрушиться самые ужасные бедствия - и не стихийные бедствия, независимые от воли людской, а бедствия, происходящие от людей, тех нескольких людей, которым он добровольно отдался в рабство.

III

Вот что писал об этом предмете еще в XVI веке французский писатель Лабоэти:

"Разумно - любить добродетели, уважать подвиги, признавать добро, откуда бы мы его ни получали, и даже лишаться своего удобства для славы и выгоды того, кого любим и кто того заслуживает: таким образом, если жители страны нашли такое лицо, которое показало им большую мудрость, чтобы охранять их, большую храбрость, чтобы их защищать, и великую заботу, чтобы управлять ими, и если вследствие этого они привыкли повиноваться ему так, чтобы предоставить ему некоторые выгоды, то я не думаю, чтобы это было неразумно...

Но боже мой! как назовем мы то, когда видим, что большое число людей не только повинуются, но служат, не только подчиняются, но раболепствуют перед одним человеком, и раболепствуют так, что не имеют ничего своего: ни имущества, ни детей, ни даже самой жизни, которые бы они считали своими, и терпят грабежи, жестокости не от войска, не от варваров, но от одного человека, и не от Геркулеса или Самсона, но от человека большей частью самого трусливого и женственного из всего народа.

Как назовем мы это?

Скажем ли мы, что такие люди трусы?

Если бы два, три, четыре не защищались от одного, это было бы странно, но все-таки возможно, и можно было бы сказать, что это от недостатка мужества: но если сто тысяч людей, сто, тысяча деревень и городов, миллион людей не нападают на того одного, от которого все страдают, будучи его рабами, как мы назовем это? Трусость ли это?

Во всех пороках есть известный предел: двое могут бояться одного и даже десять, но тысяча, но миллионы, но тысяча деревень, если они не защищаются против одного, то это не трусость, она не может дойти до этого; так же как и храбрость не может дойти до того, чтобы один взял крепость, напал на армию и завоевал государство. Итак, какой же это уродливый порок, не заслуживающий даже названия трусости, порок, которому нельзя найти достаточно скверного названия, который противен природе и который язык отказывается назвать...

Мы удивляемся храбрости, которую внушает свобода тем, кто ее защищает. Но то, что совершается во всех странах, со всеми людьми, всякий день, именно то, что один человек властвует над ста тысячами деревень, городов и лишает их свободы; кто бы поверил этому, если бы только слышал, а не видел это? И если бы это можно было видеть только в чужих и отдаленных землях, кто бы не подумал, что это скорее выдумано, чем справедливо? Ведь того одного человека, который угнетает всех, не нужно побеждать, не нужно от него защищаться, он всегда побежден, только бы народ не соглашался на рабство. Не нужно ничего отнимать у него, нужно только ничего не давать ему. Стране не нужно ничего делать, только бы она ничего не делала против себя, и народ будет свободен. Так что сами народы отдают себя во власть государям; стоит им перестать рабствовать, и они станут свободны. Народы сами отдают себя в рабство, перерезают себе горло. Народ, который может быть свободным, отдает сам свою свободу, сам надевает себе на шею ярмо, сам не только соглашается со своим угнетением, но ищет его. Если бы ему стоило чего-нибудь возвращение своей свободы, и он не искал бы ее, этого самого дорогого для человека и естественного права, отличающего человека от животного, то я понимаю, что он мог бы предпочесть безопасность и удобство жизни борьбе за свободу. Но если для того, чтобы получить свободу, ему нужно только пожелать ее, то неужели может быть народ в мире, который бы считал ее купленной слишком дорогой ценой, раз она может быть приобретена одним желанием? Человек, при помощи одного желания, может возвратить благо, за которое стоит отдать жизнь, - благо, утрата которого делает жизнь мучительной и смерть спасительной, может, но не желает этого. Как огонь от одной искры делается большим и все усиливается, чем больше он находит дров, и тухнет сам собой, сам себя уничтожает, теряет свою форму и перестает быть огнем, если только дров не подкладывают; так же и властители; чем больше они грабят, чем больше требуют, чем больше разоряют и уничтожают, чем больше им дают и им служат, тем они становятся сильнее и жаднее к уничтожению всего; тогда как если им ничего не дают, не слушаются их, то они без борьбы, без битвы становятся голы и ничтожны, становятся ничем, так как дерево, не имея соков и пищи, становится сухою, мертвою веткою.

Чтобы приобресть желаемое благо, смелые люди не боятся опасности. Если трусливые и не умеют переносить страдания и приобретать благо, то желание иметь его остается при них, хотя они и не стремятся к нему, вследствие своей трусости. Это желание свойственно и мудрым и неразумным, и храбрым и трусам. Все они желают приобрести то, что может сделать их счастливыми и довольными; но я не знаю, почему люди не желают только одного: свободы; свобода - это великое благо; утрата ее влечет за собою все другие бедствия; без нее даже и те блага, которые остаются, теряют свой вкус и свою прелесть. И это-то великое благо, для получения которого достаточно одного: пожелать его, люди не желают приобрести, как бы только потому, что оно слишком легко достижимо.

Бедные, несчастные люди, бессмысленные народы, упорные в своем зле, слепые к своему добру, вы позволяете отбирать от вас лучшую часть вашего дохода, грабить ваши поля, ваши дома, вы живете так, как будто все это принадлежит не вам. И все эти бедствия и разорения происходят не от врагов, но от врага, которого вы сами себе создаете, за которого вы мужественно идете на войну, за величие которого вы не отказываетесь идти на смерть. Тот, кто так властвует над вами, имеет только два глаза, две руки, одно тело и ничего не имеет, чего бы не имел ничтожнейший человек из бесчисленного количества ваших братьев; преимущество, которое он имеет перед вами, - только то право, которое вы даете ему: истреблять вас. Откуда бы взял он столько глаз, чтобы следить за вами, если бы вы не давали их ему? Где бы он достал столько рук, чтобы бить вас, если бы он не брал их у вас? Или откуда взялись бы у него ноги, которыми он попирает ваши села? Откуда они у него, если они не ваши? Откуда бы была у него власть над вами, если бы вы не давали ее ему? Как бы мог он нападать на вас, если бы вы не были заодно с ним? Что бы он мог сделать вам, если бы вы не были укрывателями того вора, который вас грабит, участниками того убийцы, который убивает вас, если бы вы не были изменниками самим себе? Вы сеете для того, чтобы он уничтожал ваши посевы, вы наполняете и убираете ваши дома для его грабежей; вы воспитываете ваших детей с тем, чтобы он вел их на свои войны, на бойню, чтобы он делал их исполнителями своих похотей, своих мщений; вы надрываетесь в труде для того, чтобы он мог наслаждаться удовольствиями и гваздаться в грязных и гадких удовольствиях; вы ослабляете себя для того, чтобы сделать его сильнее и чтобы он мог держать вас в узде. И от этих ужасов, которых не перенесли бы и животные, вы можете освободиться, если постараетесь даже не освободиться, но только пожелать этого.

Решитесь не служить ему более и вы свободны, я не хочу, чтобы вы бились с ним, нападали на него, но чтобы вы только перестали поддерживать его, и вы увидите, что он, как огромная статуя, из под которой вынули основание, упадет от своей тяжести и разобьется вдребезги".

Сочинение это было написано четыре века тому назад и, несмотря на всю ту ясность, с которой было в нем показано, как безумно люди губят свою свободу и жизнь, отдаваясь добровольно рабству, люди не последовали совету Лабоэти, - только не поддерживать правительственное насилие, чтобы оно разрушилось, - не только не последовали его совету, но скрыли от всех значение этого сочинения, и во французской литературе до последнего времени царствовало мнение, что Лабоэти не думал того, что писал, а что это было только упражнение в красноречии.

Как ни очевидна должно бы быть людям, что главные их бедствия происходят от того устройства, которое держит их в рабстве, люди продолжают поддерживать это устройство и отдаваться тем людям, которые стоят во главе его.

И каким людям? Людям таким отвратительным, как Екатерина, Людовик XI, как Яков английский, испанский Филипп, как Наполеоны I и III.

IV

Ведь еще можно было бы как-нибудь оправдывать подчинение целого народа нескольким людям, если бы эти властвующие люди, уже не говорю, были самые хорошие люди, а хоть только не худшие люди; если бы хоть изредка властвовали не лучшие, но порядочные люди; но ведь этого нет, никогда не было и не может быть. Властвуют всегда наиболее дурные, ничтожные, жестокие, безнравственные и, главное, лживые люди. И то, что это так, не есть случайность, а общее правило, необходимое условие власти. Вот что говорит Макиавелли, человек, который знает, в чем состоит правительственная власть, как надо приобретать и поддерживать ее:

"Война, военное искусство и дисциплина должны составлять главнейший предмет забот каждого государя. Все его мысли должны быть направлены к изучению и усовершенствованию военного искусства и ремесла; он не должен увлекаться ничем другим, так как в этом искусстве вся тайна силы власти государя, и, благодаря ему, не только наследственные государи, но даже и обыкновенные граждане могут достигать верховного управления. Презирать военное искусство значит идти к погибели, владеть им в совершенстве, значит обладать возможностью приобретения верховной власти...

Ни один государь, следовательно, не должен ни на минуту забывать о военном деле и в особенности должен постоянно упражняться в нем, в мирное время...

Страсть к завоеваниям - дело, без сомнения, весьма обыкновенное и естественнее: завоеватели, умеющие достигать своих целей, достойны скорее похвалы, нежели порицания, но создавать планы, не будучи в состоянии их осуществлять, - и неблагоразумно и нелепо.

Завоеватель может тремя способами удержать за собою покоренные страны, управляющиеся до этого собственными законами и пользовавшиеся свободными учреждениями. Первый способ: разорить и обессилить их; второй: лично в них поселиться, и третий: оставить неприкосновенными существующие в них учреждения, обложив только жителей данью и учредив у них управления с ограниченным личным составом для удержания жителей в верности и повиновении...

Государь не должен бояться осуждения за те пороки, без которых невозможно сохранение за собою верховной власти, так как, изучив подробно разные обстоятельства, легко понять, что существуют добродетели, которые ведут к погибели лицо, обладающее ими, и есть пороки, усваивая которые, государи только могут достигнуть безопасности и благополучия...

Государи, когда дело идет о верности и единстве их подданных, не должны бояться прослыть жестокими. Прибегая в отдельных случаях к жестокостям, государи поступают милосерднее, нежели тогда, когда от избытка снисходительности допускают развиваться беспорядкам, ведущим к грабежу и насилию, потому что беспорядки составляют бедствие целого общества, а казни поражают только отдельных лиц...

Я нахожу, что желательно было бы, чтобы государи достигали одновременно и того и другого, но так как осуществить это трудно, и государям обыкновенно приходится выбирать, чтб в видах личной их выгоды, замечу, что полезнее держать подданных в страхе. Люди, говоря вообще, неблагодарны, непостоянны, лживы, боязливы и алчны; если государи осыпают их благодеяниями, они прикидываются приверженными к ним до самоотвержения и, как я уже выше говорил, если опасность далека, предлагают им свою кровь, средства и жизнь свою и детей своих; но, едва наступает опасность, - бывают не прочь от измены. Государь, слишком доверяющий подобным обещаниям и не принимающий никаких мер для своей личной безопасности, обыкновенно погибает, потому что привязанность подданных, купленных подачками, а не величием и благородством души, хотя и легко приобретается, но не прочна, и, в минуты необходимости, нельзя на нее полагаться. Кроме того, люди скорее бывают готовы оскорблять тех, кого любят, чем тех, кого боятся; любовь обыкновенно держится на весьма тонкой основе благодарности, и люди, вообще злые, пользуются первым предлогом, чтобы в видах личного интереса, изменить ей; боязнь же основывается на страхе наказания, никогда не оставляющем человека...

В военное время, вообще располагая значительными армиями, государи могут быть жестокими без боязни, так как без жестокости трудно поддержать порядок и повиновение в войсках...

Возвращаясь к вопросу, чтб выгоднее для государей, то ли, когда подданные их любят, или когда они их боятся, я заключаю, что так как в первом случае они бывают в зависимости от подданных, возбуждая же боязнь, бывают самостоятельны, то для мудрого правителя гораздо выгоднее утвердиться на том, что зависит от него, нежели на том, что зависит от других. При этом, однако же, как я уже сказал, государи должны стараться не возбуждать к себе ненависти...

Существуют два способа действия для достижения целей: путь закона и путь насилия. Первый способ - способ человеческий; второй - способ диких животных; но так как первый способ не всегда удается, то люди прибегают иногда ко второму. Государи должны уметь пользоваться обоими способами.

Государь, действуя грубой силой, подобно животным должен соединять в себе качества льва и лисицы. Обладая качествами только льва, он не будет уметь остерегаться и избегать западни, которую будут ему ставить; будучи же только лисицею, он не будет уметь защищаться против врагов, так что, для избежания сетей и возможности победы над врагами, государи должны быть и львами и лисицами.

Те, которые захотят щеголять одной только львиной ролью, выкажут этим лишь крайнюю свою неумелость.

Предусмотрительный государь не должен, следовательно, исполнять своих обещаний и обязательств , раз такое исполнение будет для него вредно, и если все мотивы, вынудившие его обещание, устранены. Конечно, если бы все люди были честны, - подобный совет можно было бы счесть за безнравственный, но так как люди обыкновенно не отличаются честностью, и подданные относительно государей не особенно заботятся о выполнении своих обещаний, то и государям относительно их не для чего быть щекотливыми. Для государей же не трудно всякое свое клятвопреступление прикрывать благовидными предлогами. В доказательство этого можно привести бесчисленные примеры из современной истории, можно указать на множество мирных трактатов и соглашений всякого рода, нарушенных государями или оставшихся мертвой буквою за неисполнением их. При этом станет очевидно, что в больших барышах оставались те государи, которые лучше умели подражать в своих действиях лисицам. Необходимо, однако же, последний способ действий хорошо скрывать под личиной честности, государи должны обладать великим искусством притворства и одурачивания, потому что люди бывают обыкновенно до того слепы и отуманены своими насущными потребностями, что человек, умеющий хорошо лгать, всегда найдет достаточно легковерных людей, охотно поддающихся обману...

Государям, следовательно, нет никакой надобности обладать в действительности... хорошими качествами... но каждому из них необходимо показывать вид, что он всеми ими обладает. Скажу больше - действительное обладание этими качествами вредно для личного блага государя, притворство же и личина ооладания ими - чрезвычайно полезны. Так, для государей очень важно уметь выказываться милосердными, верными своему слову, человеколюбивыми, религиозными и откровенными: быть же таковыми на самом деле не вредно только в таком случае, если государь с подобными качествами сумеет в случае надобности, заглушить их и выказать совершенно противоположные.

Едва ли кто-нибудь станет сомневаться в том, что государям, особенно только что получившим власть или управляющим вновь возникающими монархиями, бывает невозможно согласовать свой образ действий с требованиями нравственности: весьма часто для поддержания порядка в государстве они должны поступать против законов совести, милосердия, человеколюбия и даже против религии. Государи должны обладать гибкой способностью изменять свои убеждения сообразно обстоятельствам и, как я сказал выше, если возможно, не избегать честного пути, но в случае необходимости прибегать и к бесчестным средствам.

Государи должны усиленно заботиться о том, чтобы каждая фраза, исходящая из их уст, представлялась продиктованной совместно всеми пятью перечисленными мною качествами, чтобы слушающему государя особа его представлялась самою истиною, самим милосердием, самим человеколюбием, самою искренностью и самим благочестием. Особенно важно для государей притворяться благочестивыми; в этом случае люди, судящие по большей части только по одной внешности, так как способность глубокого суждения дана не многим, - легко обманываются. Личина для государей необходима, так как большинство судит о них по тому, чем они кажутся, и только весьма немногое бывают в состоянии отличать кажущееся от действительного; и если даже эти немногие поймут настоящие качества государей, они не дерзнут высказать свое мнение, противное мнению большинства, да и побоятся посягнуть этим на достоинство верховной власти, представляемой государем. Кроме того, так как действия государей неподсудны трибуналам, то подлежат осуждению одни только результаты действий, а не самые действия. Если государь сумеет только сохранить свою жизнь и власть, то все средства, какие бы он ни употреблял для этого, будут считаться честными и похвальными".

Все эти истины известны были не только государям, к которым обращается Маккиавелли, но и всем людям, которые властвовали и теперь властвуют над людьми в какой бы то ни было форме: в форме ли деспотического монарха, президента, первого министра и собрания законодателей и управителей, все, особенно те, которые имели и имеют наибольший успех и, не читая Маккиавелли, всегда в точности исполняли и исполняют его правила.

В сущности, стоит только вдуматься в то, в чем состоит власть, чтобы понять, что не может быть иначе.

Власть над другим человеком есть не что иное, как признанное право не только предавать других людей мучениям и убийствам, но и заставлять людей мучить самих себя, А достигнув того, чтобы люди по воле начальствующего мучили и убивали друг друга, нельзя иначе, как обманами, ложью, коварством и, главное, жестокостью. Так всегда поступали и не могут не поступать все властители.

Прочтите или вспомните историю европейских христианских народов со времен реформации. Это непрерывный перечень самых ужасных, бессмысленно-жестоких преступлений, совершаемых правительственными людьми против своих и чужих народов и друг против друга: непереста-ющие войны, грабежи, уничтожения или подавления народностей, истребление целых народов, разорение мирных жителей ради корыстолюбия, тщеславия, зависти или под предлогом установления религиозной истины, неперестающие костры, на которых сжигаются среди тысяч рядовых людей и лучшие люди своего времени, измены, лжи, коварства, захваты чужих имуществ, пытки, тюрьмы, казни и разврат, ужасающий, неестественный разврат, который можно увидать только среди этих несчастных властителей. И это не одни Карлы IX, Генрихи VIII, Иоанны Грозные, но восхваляемые Людовики французские, Елизаветы английские, Екатерины, и Петры, и Фридрихи, все они делают только это. Современные правительства, то есть люди, составляющие правительство теперь <все равно, в неограниченной монархии, в республике) делают то же самое, не могут не делать, потому что в этом их дело.

Дело ведь их в том, чтобы посредством насилия, в виде податей прямых и косвенных, отбирать большую часть имущества у трудящегося народа и употреблять эти средства по своему усмотрению, то есть всегда для достижения партийных или своих личных, корыстных, честолюбивых, тщеславных целей. Во-вторых, в том, чтобы насилием поддерживать право одних людей владения землею, отнятой у всего народа. В-третьих, составлять наймом или призывом войско, то есть профессиональных убийц по своему усмотрению на убийства и грабежи тех или других людей. Или, наконец, составлять законы, которые оправдывали бы и освящали все эти злодейства. И это самое делают теперешние Рузвельты, Николаи II, Чемберлены и Вильгельмы с своими помощниками и парламентами. В этом их дело. И потому дело это могут делать только самые безнравственные люди. Стоит только вдуматься в сущность того, в чем состоит употребление правительственной власти, для того, чтобы понять, что управляющие народами люди должны быть жестокими, безнравственными и непременно стоять ниже среднего нравственного уровня своего времени и общества. Не только нравственная, но не вполне безнравственная личность не может быть на престоле или министром или законодателем, решителем и определителем судьбы целых народов. Нравственный, добродетельный государственный человек есть такое же внутреннее противоречие, как нравственная проститутка, или воздержанный пьяница, или кроткий разбойник.

Деятельность всякого правительства есть ряд преступлений.

Так это представляется, когда рассматриваешь самую эту деятельность; но это еще очевиднее, когда рассматриваешь положение каждого отдельного человека, подлежащего власти правительства.

Огромное большинство людей, рождающихся на планете Земля, тотчас же со дня своего рождения оказываются лишенными права пользоваться той землей, на которой они родились, - не только пользоваться тем, что есть на поверхности и внутри земли, но даже и права находиться на ней, не платя за это своим трудом тем, которым государственная власть передает право владеть землей как собственностью, защищая такой грабеж как священное право. Лишенный таким образом самого естественного и законного права на пользование землей, на которой он родился, такой человек отыскивает какое-либо другое средство существования и, чтобы насколько возможно улучшить положение свое и своей семьи, иметь досуг учиться, думать, отдыхать, общаться с людьми, он работает изо всех сил, отдавая узаконенную дань грабителю за право жить на земле и пользоваться ею; но его не оставляют в покое. С него прямыми или косвенными путями берут еще подати для оплаты чиновников, духовенства, в которых он может не нуждаться, или для учреждения дворцов, памятников и содержания двора и сановников, в которых он уже наверное совсем не нуждается, на содержание таможен, в которых он не только не нуждается, но которые вредны ему, на уплату процентов по государственным займам, совершенным за сотни лет до его рождения для войн, в которых не нуждались его предки, и на приготовления к войнам и на самые войны, которые не только не нужны, но губительны для него и для его близких. Он покоряется, потому что все эти требования поддерживаются насилием, т.е. угрозой убийства, и платит все эти подати, но правительственная машина и тут не оставляет его. В большинстве государств он должен, достигнув двадцатилетнего возраста, идти на военную службу, т.е. в самое жестокое рабство; в государствах же, где нет воинской повинности, должен платить для этого усиленные подати и, во всяком случае, быть готовым на все те бедствия, которые несут с собою войны.

Таковы те материальные бедствия, которые совершенно невинно претерпевает всякий человек от правительственной власти. Но это далеко не все. Самое ужасное зло, совершаемое правительствами, это - умственное и нравственное развращение, которому они подвергают свои народы. Родится ребенок, и его тотчас же причисляют к вере, установленной государственной властью. Так это всегда было и так это и теперь в большинстве государств. Там же, где этого нет, ему от этого не легче. Как только он возрастет, его обязательно посылают в школу, учрежденную правительством. И в школе этой его неизменно учат тому, что правительство с своей властью вообще есть необходимое условие его жизни и что то самое правительство, среди которого он родился, есть наилучшее правительство в мире, будет ли это правительство русского царя, или турецкого султана, или правительство английское с своим Чемберленом и колониальной политикой, или правительство Северо-Американских Штатов с своим покровительством трестам и империализмом. Такова низшая, обязательная школа и таковы и все высшие школы, в которые может поступать возросший гражданин русского, турецкого, английского, французского или американского государства. Но не только в школе, - в литературе, в собраниях, в памятниках, на улицах, в прессе, или подкупленной правительствами, или угождающей правительству, или принадлежащей богачам, опирающимся на правительство, - везде гражданин какого бы то ни было государства будет подвергаться тому развращающему внушению правительств о том, что власть вообще и его государство в особенности со своими цепями, тюрьмами, виселицами, войсками есть необходимое условие жизни его и его близких, есть почтенная, прекрасная, достойная всякого уважения и почестей деятельность, в которой каждый человек должен считать себя счастливым, если может участвовать, и представителей которой он должен почитать, преклоняться перед ними и подражать им.

Человек лишен всех своих самых естественных прав, большая часть его труда отнята от него в пользу дела зла, он незаметно для себя так запутан в расставленных со всех сторон сетях, что он такой же раб правительства, каковы были рабы рабовладельцев, с той только разницей, что рабы рабовладельцев могли быть рабами добрых и нравственных хозяев, правительственные же рабы - всегда рабы самых развращенных, жестоких и лживых людей.

И, что хуже всего, что будучи такими рабами самых жестоких и дурных людей, правительственные рабы не только не знают того, что они рабы, и не желают свободы, но и воображают, особенно в конституционных и республиканских государствах, что они совершенно свободные люди, и гордятся своим рабством.

VI

"Что такое в наше время правительства, без которых людям кажется невозможным существовать?

Если было время, когда правительства были необходимое и меньшее зло, чем то, которое происходило от беззащитности против организованных соседей, то теперь правительства стали ненужное и гораздо большее зло, чем все то, чем они пугают свои народы.

Правительства, не только военные, но правительства вообще, могли бы быть, уже не говорю - полезны, но безвредны, только в том случае, если бы они состояли из непогрешимых, святых людей, как это и предполагается у китайцев. Но ведь правительства по самой деятельности своей, состоящей в совершении насилий, всегда состоят из самых противоположных святости элементов, из самых дерзких, грубых и развращенных людей.

Всякое правительство поэтому, а тем более правительство, которому предоставлена военная власть, есть ужасное, самое опасное в мире учреждение.

Правительство, в самом широком смысле, включая в него и капиталистов и прессу, есть не что иное, как такая организация, при которой большая часть людей находится во власти стоящей над ними меньшей части; эта же меньшая часть подчиняется власти еще меньшей части, а эта еще меньшей и т.д., доходя, наконец, до нескольких людей или одного человека, которые посредством военного насилия получают власть над всеми остальными. Так что все это устройство подобно конусу, все части которого находятся в полной власти тех лиц или того лица, которое находится на вершине его.

Вершину же этого конуса захватывают те люди или тот человек, который более хитер, дерзок и бессовестен, чем другие, или случайный наследник тех, которые более дерзки и бессовестны.

Нынче Борис Годунов, завтра Григорий Отрепьев, нынче распутная Екатерина, удушившая со своими любовниками мужа, завтра Пугачев, послезавтра безумный Павел, Николай, Александр III.

Нынче Наполеон, завтра Бурбон или Орлеанский, Буланже или компания панамистов; нынче Гладстон, завтра Сольсбери, Чемберлен, Роде.

И таким-то правительствам предоставляется полная власть не только над имуществом, жизнью, но и над духовным и нравственным развитием, над воспитанием, религиозным руководством всех людей.

Устроят себе люди такую страшную машину власти, предоставляя захватывать эту власть кому попало <а все шансы за то, что захватит ее самый нравственно дрянной человек), и рабски подчиняются и удивляются, что им дурно. Боятся мин, анархистов, а не боятся этого ужасного устройства, всякую минуту угрожающего им величайшими бедствиями...

Старательно свяжут себя так, чтобы один человек мог со всеми ими делать все, что захочет; потом конец веревки, связывающей их, бросят болтаться, предоставляя первому негодяю или дураку захватить ее и делать с ними все, что им нужно.

Ведь что же, как не это самое, делают народы, подчиняясь, учреждая и поддерживая организованное с военной властью правительство? *

"Но разве можно жить без правительства? Без правительства будет хаос, анархия, погибнут все успехи цивилизации, и люди вернутся к первобытной дикости. Только троньте существующий порядок вещей, - говорят обыкновенно не только те, которым этот порядок вещей выгоден, но и те, которым он явно невыгоден, но которые так привыкли к нему, что не могут себе представить жизни без правительственного насилия, - уничтожение правительства произведет величайшие несчастия: буйства, грабежи, убийства, в конце которых будут царствовать все дурные и будут в порабощении все хорошие люди, - говорят они" ** .

"Все люди, находящиеся во власти, утверждают, что их власть нужна для того, чтобы злые не насиловали добрых, подразумевая под этим то, что они-то и суть те самые добрые, которые ограждают других добрых от злых.

Но ведь властвовать - значит насиловать, насиловать - значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие и чего, наверное, для себя не желал бы тот, который совершает насилие; следовательно, властвовать - значит делать другому то, чего мы не хотим, чтобы нам делали, то есть делать злое.

И потому все вероятия за то, что властвовали всегда и теперь властвуют не более добрые, а, напротив, более злые, чем те, над которыми они властвуют. Могут быть злые и среди тех, которые подчиняются власти, но не может быть того, чтобы более добрые властвовали над более злыми. ***

* "Патриотизм и правительство" . Гл. VI, стр. 14 и 15. Изд. "Свободного слова".

** "Рабство нашего времени" . Гл. XIII, стр. 54. Изд. "Свободного слова".

*** "Царство Божие внутри вас" . Гл. X, с. 89. Изд. "Свободного слова".

"И потому, не говоря уже о том, что все это, т.е. буйства, грабежи, убийства, в конце которых наступит царство злых и порабощение добрых, - что все это уже было и теперь есть, не говоря уже об этом, предположение о том, что нарушение существующего устройства произведет смуты и беспорядки, не доказывает того, чтобы порядок этот был хорош.

Только троньте существующий порядок, - и произойдут величайшие бедствия".

Только троньте один кирпич из тысяч кирпичей, сложенных в высокий, в несколько сажен, узкий столб, - и развалятся и разобьются все кирпичи. Но то, что всякий вынутый кирпич и всякий толчок разрушат такой столб и все кирпичи, никак не доказывает того, чтобы разумно было держать кирпичи в неестественном и неудобном положении. Наоборот, это показывает то, что кирпичи не надо держать в таком столбе, а надо разложить их так, чтобы они твердо держались и можно бы было ими пользоваться, не разрушая всего устройства. То же и с теперешним государственным устройством. Государственное устройство есть устройство весьма искусственное и шаткое, и то, что малейший толчок разрушает его, не только не доказывает того, что оно необходимо, но, напротив, показывает то, что если оно и было когда-нибудь нужно, то теперь оно вовсе не нужно и потому вредно и опасно.

Оно вредно и опасно потому, что при этом устройстве все то зло, которое существует в обществе, не только не уменьшается и не исправляется, а только усиливается и утверждается. Усиливается и утверждается оно потому, что оно или оправдывается и облекается в привлекательные формы или скрывается.

Все то благоденствие народов, которое представляется нам в управляемых насилием, так называемых благоустроенных государствах, ведь есть только видимость - фикция. Все, что может нарушить внешнее благообразие, все голодные, больные, безобразно развращенные, все попрятаны по таким местам, где их нельзя видеть, но то, что они не видны, не доказывает того, что их нет; напротив, их тем больше, чем больше они скрыты, и тем жесточе к ним те, которые их производят. Правда, что всякое нарушение, а тем более прекращение правительственной деятельности, то есть организованного насилия, нарушит такое внешнее благообразие жизни, но это нарушение произведет не расстройство жизни, а только обнаружит то, которое было скрыто, и даст возможность исправления его.

Люди думали и верили до последнеш времени, до конца нынешнего столетия, что они не могут жить без правительства. Но жизнь идет, условия жизни и взгляды людей изменяются. И, несмотря на усилия правительств, направленные к тому, чтобы удержать людей в этом детском состоянии, в котором обиженному человеку кажется легче, если есть кому пожаловаться, люди, в особенности рабочие люди, не только в Европе, но и в России, все больше и больше выходят из ребячества и начинают понимать истинные условия своей жизни.

"Вы говорите нам, что без вас нас завоюют соседние народы: китайцы, японцы, - говорят теперь люди из народа, - но мы читаем газеты и знаем, что никто не угрожает нам войною, а что только одни вы, правители, для каких-то непонятных нам целей, озлобляете друг друга и потом, под предлогом защиты своих народов, разоряя нас податями на содержание флотов, вооружений, стратегических железных дорог, нужных только для вашего честолюбия и тщеславия, затеваете войны друг с другом, как теперь вы это устроили с миролюбивыми китайцами. Вы говорите, что вы для нашего блага ограждаете земельную собственность, но ваше ограждение делает то, что вся земля или перешла или переходит во власть не работающих компаний, банкиров, богачей, а мы, огромное большинство народа, обезземелены и находимся во власти не работающих. Вы со своими законами о земельной собственности не ограждаете земельную собственность, а отнимаете ее у тех, кто работает. Вы говорите, что ограждаете за всяким человеком произведения его труда, а между тем делаете как раз обратное: все люди, производящие ценные предметы, благодаря вашему мнимому ограждению, поставлены в такое положение, что никогда не только не могут получать стоимости своего труда, но вся жизнь их находится в полной зависимости и власти не работающих людей..."

Говорят, что без правительств не будет тех учреждений: просветительных, воспитательных, общественных, которые нужны для всех.

Но почему же предполагать это? Почему думать, что неправительственные люди не сумеют сами для себя устроить свою жизнь так же хорошо, как ее устраивают не для себя, а для других правительственные люди?

Мы видим, напротив, что в самых разнообразных случаях жизни в наше время люди устраивают сами свою жизнь без сравнения лучше, чем ее устраивают для них правящие ими люди. Люди без всякого вмешательства правительства, и часто несмотря на вмешательство правительства, составляют всякого рода общественные предприятия - союзы рабочих, кооперативные общества, компании железных дорог, артели, синдикаты. Если для общественного дела нужны сборы, то почему же думать, что без насилия свободные люди не сумеют добровольно собрать нужные средства и учредить все то, что учреждается посредством податей, если только эти учреждения для всех полезны? Почему думать, что не могут быть суды без насилия? Суд людей, которым доверяют судящиеся, всегда был и будет и не нуждается в насилии. Мы так извращены долгим рабством, что не можем себе представить управление без насилия. Но это неправла. Русские общины, переселяясь в отдаленные края, где наше правительство не вмешивается в их жизнь, устраивают сами свои сборы, свое управление, свой суд, свою полицию и всегда благоденствуют до тех пор, пока правительственное насилие не вмешивается в их управление...

Десятки тысяч десятин леса, принадлежащих одному владельцу, тогда как тысячи людей рядом не имеют топлива, нуждаются в ограждении насилием. Так же нуждаются в ограждении заводы, фабрики, на которых несколько поколений рабочих были ограблены и продолжают ограбляться. Еще более нуждаются в ограждении сотни тысяч пудов хлеба одного владельца, дождавшегося голода, чтобы продавать его втридорога голодающему народу...

Обыкновенно говорят: попробуйте уничтожить право собственности земли и предметов труда - и никто, не будучи уверен в том, что у него не отнимут то, что он сработает, не станет трудиться. Надо сказать совершенно обратное: ограждение насилием права незаконной собственности, практикующееся теперь, если не уничтожило вполне, то значительно ослабило в людях естественное сознание справедливости по отношению пользования предметами, то есть естественного и прирожденного права собственности, без которого не могло бы жить человечество и которое всегда существовало и существует в обществе...

Понятно, что можно сказать, что лошадям и быкам нельзя жить без насилия над ними разумных существ - людей; но почему людям нельзя жить без насилия над ними - не каких-либо высших существ, а таких же, какие они сами? Почему люди должны покоряться насилию именно тех людей, которые в данное время находятся во власти? Что доказывает, что эти люди - люди более разумные, чем те, над которыми они совершают насилие?

То, что они позволяют себе делать насилие над людьми, показывает то, что они не только не более разумны, но менее разумны, чем те, которые им покоряются...

Говорят: как могут люди жить без правительств, т.е. без насилия? Надо сказать напротив: как могут люди, разумные существа, жить, признавая внутренней связью своей жизни насилие, а не разумное согласие?

Одно из двух: или люди разумные или неразумные существа. Если они неразумные существа, то они все неразумные существа, и тогда все между ними решается насилием, и нет причины одним иметь, а другим не иметь права насилия. И насилие правительства не имеет оправдания. Если же люди разумные существа, то их отношения должны быть основаны на разуме, а не на насилии людей, случайно захвативших власть"... *

"Люди и говорят, что... уничтожение государственной формы повлекло бы за собой уничтожение всего того, что выработало человечество, что государство как было, так и продолжает быть единственной формой развития человечества, и что все то зло, которое мы видим среди народов, живущих в государственной форме, происходит не от этой формы, а от злоупотреблений, которые могут быть исправлены без уничтожения, и что человечество, не нарушая государственной формы, может развиться и дойти до высокой степени благосостояния. И люди, думающие так, приводят в подтверждение своего мнения кажущиеся им неопровержимыми и философские, и исторические, и даже религиозные доводы. Но есть люди, полагающие обратное, именно то, что так как было время, когда человечество жило без государственной формы, то форма эта временная, и должно наступить время, когда людям понадобится новая форма, и что время это наступило теперь. И люди, думающие так, приводят в подтверждение своего мнения кажущиеся им тоже неопровержимыми и философские, и исторические, и религиозные доводы.

* "Рабство нашего времени" . Гл. XIII, с. 54 - 60. Изд. "Свободного слова".

Можно написать то мы в защиту первого мнения (они уже и давно написаны и все еще пишутся), но можно написать (и тоже, хотя и недавно, но много и блестяще написано) и многое против него.

И нельзя доказать того, как это утверждают защитники государства, что уничтожение государства повлечет за собой общественный хаос, взаимные грабежи, убийства и уничтожение всех общественных учреждений и возвращение человечества к варварству... Еще меньше можно доказать это опытом, так как вопрос состоит в том, следует или не следует делать опыт. Вопрос в том, наступило или не наступило время упразднения государства, был бы неразрешимым, если бы не существовал другой жизненный способ неоспоримого решения его.

Совершенно независимо от чьего бы то ни было суждения о том, созрели ли птенцы настолько, чтобы вылупиться из яиц, или еще не созрели для этого, неоспоримым решителем вопроса будут птенцы, когда они, уже не умещаясь более в яйцах, начнут пробивать их клювом и сами выходить из них.

То же с вопросом о том, наступило ли или не наступило для людей время уничтожения государственной формы и замены ее новой. Если человек, вследствие выросшего в нем высшего сознания, не может уже более исполнять требований государства, не умещается уже более в нем и вместе с тем не нуждается более в ограждении государственной формой, то вопрос о том, созрели ли люди для отмены государственной формы или не созрели, решается совсем с другой стороны и так же неоспоримо, как для птенца, вылупившегося из яйца, в которое уже никакие силы мира не могут вернуть его, - самими людьми, выросшими уже из государства и никакими силами не могущими быть возвращенными в него.

"Очень может быть, что государство было нужно и теперь нужно для всех тех целей, которые вы приписываете ему, - говорит человек, усвоивший христианское жизнепонимание, - знаю только то, что с одной стороны, мне не нужно более государство, с другой, я не могу более совершать те дела, которые нужны для существования государства. Устраивайте для себя то, что нужно вам для вашей жизни, я не могу доказывать ни общей необходимости, ни общего вреда государства; я знаю только то, что мне нужно и не нужно, что мне можно и нельзя. Я знаю про себя, что мне не нужно отделение себя от других народов, и потому я не могу признавать своей исключительной принадлежности к какому-либо народу и государству и подданства какому-либо правительству; знаю про себя, что мне не нужны все те правительственные учреждения, которые устраиваются внутри государств, и потому я не могу, лишая людей, нуждающихся в моем труде, отдавать его в виде подати на ненужные мне и, сколько я знаю, вредные учреждения; я знаю про себя, что мне не нужны ни управления, ни суды, производимые насилием, и потому я не могу участвовать ни в том, ни в другом; я знаю про себя, что мне не нужно ни нападать на другие народы, убивая их, ни защищаться от них оружием в руках, и потому я не могу участвовать в войнах и приготовлениях к ним. Очень может быть, что есть люди, которые не могут не считать всего этого нужным и необходимым; я не могу спорить с ними, я знаю только про себя, зато несомненно знаю, что мне этого не нужно"... *

Людей таких уже очень много; но люди эти все-таки продолжают подчиняться государству и поддерживать его. Отчего это?

* "Царство Божие внутри вас" . Гл. X, с. 87, 88. Изд. "Свободного слова".

VII

Причина этого, я думаю, такая: среди народов христианского мира ослаблена, затемнена, если не совершенно отсутствует в огромном большинстве главная движущая сила народа: религия. Какова бы ни была религия народа, как бы грубо она ни была выражена, всегда только на основании религии народа устанавливается тот или иной склад его жизни, и только на основании изменений, происходящих в религии народа, изменяется и склад его жизни ** .

Это так, потому что главное направление и склад жизни каждого человека обусловливается тем назначением, которое он признает за собой в жизни, а так как определяет назначение человека только религия, то ясно, что как для отдельных личностей, так и для народов (как ни разнообразен склад жизни каждого народа) направление и склад жизни определяется преимущественно его религией. Само собой разумеется, что на склад жизни всякого народа, кроме религии, влияют и другие причины, но главное изменение и переход от низшего менее совершенного состояния к высшему, более совершенному, обусловливается всегда только религией. Европейские народы перешли от низшего состояния к высшему, когда приняли христианство; также перешли на высшую степень развития арабы и турки, став магометанами, и народы Азии, приняв буддизм, конфуцианство или таосизм.

** Знаю я, что существует самое распространенное между учеными нашего времени мнение о том, что обусловливается жизнь народа не внутренними духовными причинами, а внешними, преимущественно экономическими. Опровергать такое мнение считаю излишним, так как здравый смысл, историческая действительность и, главное, нравственное чувство показывают совершенную несправедливость его. Мнение это возникло и утвердилось среди людей ограниченных и, главное, лишенных высшей, отличающей человека от животного способности чувствовать необходимость установления своего отношения к миру, т.е. религиозного сознания; и потому стараться убедить таких людей в том, что существует то, чего они не испытывают и не могут ощупать руками, совершенно бесполезно.

Совершившееся изменение в религиозном сознании народа неизбежно влечет за собою изменение и во внешних формах жизни народа. Так это всегда было, так это и теперь. Но бывают времена, когда в религиозном сознании людей произошло уже изменение, а между тем изменение это еще не успело выразиться во внешних формах жизни, и продолжается прежняя жизнь общества, сложившаяся на основании религиозного сознания, уже не признаваемого людьми этого общества. Происходит это оттого, что уяснение, очищение, изменение, рост религиозного сознания совершается непрерывно, незаметно; формы же жизни изменяются менее постепенно, несоответственно незаметному приросту сознания, изменяются порывами. Зародыш зерна растет непрерывно, оболочка же разрывается. То же и с сознанием и формой общественной жизни.

Нечто подобное испытывает каждый человек, переходя из одного возраста в другой. То, что совершается в жизни отдельного человека, совершается и в жизни целого общества. В сознании ребенка, переходящего в юношу, и юноши, переходящего в мужа, и мужа - в старика, совершаются изменения сознания, постепенные, незаметные, но, переходя из одного возраста в другой, человек продолжает иногда долго еще жить миросозерцанием прежнего возраста. Не веря же тому, чему верил прежде, и не установив еще и нового отношения к миру, человек живет в такие периоды времени без всякого руководства.

И как отдельные люди в такие переходные времена часто живут особенно неразумной, мучительной, бурной жизнью, так это бывает в целых обществах людей, когда формы их жизни не отвечают уже их сознанию.

Таково, я думая, время, которое переживают теперь христианские народы.

Религиозное сознание, на основании которого сложились существующие формы жизни, пережито человечеством, новое же религиозное понимание жизни еще не сознано, и люди нашего времени живут без всякого определенного пони-, мания смысла, назначения своей жизни и внутреннего руководства в поступках.

Одна, большая часть людей нашего мира исповедует различно извращенную, но всегда извращенную христианскую веру, под именем которой разумеется составленный за 1600 лет тому назад соборами свод утверждающих величайшие нелепости догматов. И эта прямо противоречащая всем современным знаниям и здравому смыслу мнимо христианская вера, не дающая никаких основ поведения, кроме слепой веры и послушания тем лицам, которые называют себя церковью, занимает то место, которое всегда занимала и должна занимать истинная религия, дающая объяснение смысла жизни и выведенное из этого смысла жизни руководство поведения.

Другая, меньшая часть людей, называющая себя просвещенными, образованными людьми, находится в положении еще более невыгодном для ведения доброй и разумной жизни. Люди эти, освободившиеся от обмана мнимо христианской веры, находятся под властью другого, еще худшего, чем церковное христианство, обмана, так называемого научного мировоззрения, из которого не может быть выведено никакого разумного руководства поведения. Мировоззрение это состоит в отказе от главного свойства жизни человеческой природы, отличающего человека от животного, - уяснения своего положения и назначения в мире, от того, что составляет сущность религиозного сознания, и в замене этого сознания собранием случайных, ничем не связанных между собою, ненужных наблюдений и знаний о самых разнообразных предметах. По мировоззрению этому (если можно так назвать отсутствие мировоззрения) всякая религия по существу своему есть заблуждение, и нет никакой надобности искать разумного объяснения смысла жизни и вытекающего из него руководства поведения, так как совершенно достаточное руководство поведения дает наука вообще и в особенности мнимая наука социологии, по законам которой движется человечество. Но так как наука эта только в будущем определит все законы жизни, то в действительности люди этого мировоззрения живут или бессознательно под внушением прежних религиозных правил или вовсе без всякого руководства, беспрепятственно предаваясь своим страстям и похотям и даже "научно" оправдывая их. Таково жалкое заблуждение меньшинства людей, считающих себя передовыми людьми общества.

Третья же часть людей нашего времени самая большая. Это люди всех родов, всех сословий, всех степеней образования, которые, совершенно освободившись от всякого стеснения церковной веры и из научного суеверия усвоив себе только то, что религии не должно быть, - не только живут, как животные, одной эгоистической, похотливой жизнью, но даже считают такую жизнь (борьба за существование, сверхчеловечество) последним словом человеческой мудрости.

Из этого-то подобия веры одной, большой части, и ни к чему не обязывающего, самодовольного, низменного мировоззрения или, скорее, отсутствия всякого мировоззрения малой части и из полной нравственной распущенности самой большой части слагается жизнь нашего мира. А так как ни в подобии веры, ни в отрицании ее и замене ее случайным собранием сведений о разных предметах, называемых наукой, ни в нравственной распущенности нет и не может быть ни движущей, ни сдерживающей силы, дающей направление деятельности людей нашего времени и общества, то и идет жизнь без какого бы то ни было руководящего начала, только по инерции прошедшего, все больше и больше расходясь с смутно сознаваемым, свойственным нашему времени, возрасту общества религиозным сознанием, и потому становится все более и более бессмысленной и мучительной.

VIII

Положение нашего христианского мира теперь таково: одна, малая часть людей, владеет большей частью земли и огромными богатствами, которые все больше и больше сосредоточиваются в одних руках и употребляются на устройство роскошной, изнеженной, неестественной жизни небольшого числа семей. Другая, большая часть людей, лишенная права и потому возможности свободно пользоваться землей, обремененная податями, наложенными на все необходимые предметы, задавленная вследствие этого неестественной, нездоровой работой на принадлежащих богачам фабриках, часто не имея ни удобных жилищ, ни одежд, ни здоровой пищи, ни необходимого для умственной, духовной жизни досуга, живет и умирает в зависимости и ненависти к тем, которые, пользуясь их трудом, принуждают их жить так.

И те и другие боятся друг друга и, когда могут, насилуют, обманывают, грабят и убивают друг друга. Главная доля деятельности и тех и других тратится не на производительный труд, а на борьбу. Борются капиталисты с капиталистами, рабочие с рабочими и капиталисты с рабочими. Так что, несмотря на доведенное до большого совершенства машинное производство, невознаградимо растрачиваются богатства земли и на поверхности и внутри ее; главное, непроизводительно, мучительно, бесполезно тратятся людские жизни. Самос мучительное в этом состоянии то, что как богатые, так и бедные, знают, что такая жизнь безумна, что гораздо выгоднее было бы и для богатых и для бедных, соединив свои силы, делить труд и произведение труда, но ни те, ни другие не видят никакой возможности изменить существующее положение и продолжают жить, ненавидя друг друга и вредя друг другу, сознавая при этом все большее и большее ухудшение своего положения.

Кроме всех этих бедствий, происходит еще напряженная, неперестающая борьба народов с народами, государств с государствами, выражающаяся тратами большей части трудов людских на приготовление к войнам, и почти не переставая происходят и самые войны, в которых погибают сотни тысяч людей в самую цветущую пору их жизни и развращаются миллионы людей. И точно так же, как во всех испытываемых бедствиях, люди знают, что всего этого не должно быть и что эти вооружения и войны бессмысленны, губительны, ничем иным не могут кончиться, как разорением и озверением всех, но, несмотря на это, все больше отдают свои труды и жизни на приготовление к войнам и на самые войны. Все знают, что всего этого не должно быть и может не быть, и все-таки делают все то, что поддерживает и усиливает бедственность такого положения. И это сознание жизни, ведомой против своей выгоды, разума, желания, до такой степени мучительно, что, не видя выхода из этого противоречия, самые чуткие и горячие из людей разрешают его самоубийством (и таких становится все больше и больше), другие, точно так же страдая от сознания противоречия своей разумной природы с жизнью, предаются неполному самоубийству - заглушению разума посредством одурения себя табаком, вином, водкой, опиумом, морфином. Третьи, кроме одурения себя разными наркотиками, стараются еще забыться, предаваясь всякого рода возбуждающим и отуманивающим забавам, зрелищам, чтениям, различного рода умствованиям о совершенно бесполезных предметах, которые они называют наукой и искусством. Огромное же большинство, задавленное работой, тоже, непереставая одуряя себя наркотиками, которые предлагают ему его эксплуататоры, не имея времени подумать о своем положении, хотя и чувствуя, что то, что совершается, не то, что должно быть, живет одними животными потребностями.

И как богатые, так и бедные, поколения за поколениями живут и умирают без мысли о том, зачем они жили эту бессмысленную, мучительную жизнь, или с смутным сознанием о том, что вся эта жизнь была какая-то ужасная и жестокая ошибка.

IX

Положение это ужасно особенно тем, что, живя такой мучительной жизнью, люди в глубине души сознают возможность совершенно другой жизни, жизни разумной, братской, без безумной роскоши одних и нищеты и невежества других, без казней, разврата, без насилия, без вооружений, без войн.

А между тем устройство жизни, основанное на насилии, до такой степени стало привычно людям, что люди не могут себе представить обшей жизни без правительственной власти и даже так привыкли к нему, что даже идеалы разумной, свободной, братской жизни стараются осуществить посредством правительственной власти, то есть насилия.

Заблуждение это стоит в основе всей неурядицы, как прошедшей, так и современной и даже будущей жизни христианских народов. Поразительный пример этого заблуждения представляет большая французская революция.

Деятели революции ясно выставили те идеалы равенства, свободы, братства, во имя которых они намеревались перестроить общество. Из принципов этих вытекали практические меры: уничтожение сословии, уравнение имуществ, упразднение чинов, титулов, уничтожение земельной собственности, распущение постоянной армии, подоходный налог, пенсии рабочим, отделение церкви от государства, даже установление общего всем разумного религиозного учения. Все это были разумные и благодетельные меры, вытекавшие из выставленных революцией несомненных, истинных принципов равенства, свободы, братства. Принципы эти, так же как и вытекавшие из них меры, как были, так и остались и останутся истинными и до тех пор будут стоять, как идеалы перед человечеством, пока не будут достигнуты. Но достигнуты эти идеалы никогда не могли быть насилием. А между тем люди того времени так привыкли к единственному средству воздействия на людей, принуждению, что не видели того противоречия, которое заключается в мысли осуществления равенства, свободы, братства посредством насилия; не видели того, что равенство по существу своему отрицает власть и подчинение, что свобода несовместима с принуждением, и что не может быть братства между повелевающими и подчиняющимися. От этого все ужасы террора.

В ужасах этих виноваты не принципы, как думают многие (принципы, как были, так и останутся истинными), а способ их осуществления. То противоречие, которое так ярко и грубо выразилось в большой французской революции и вместо блага привело к величайшему бедствию, таким же осталось и теперь. И теперь это противоречие проникает все современные попытки улучшения общественного строя. Все общественные улучшения предполагается осуществить посредством правительства, то есть насилия. Мало того, противоречие это проявляется не только в настоящем, оно проявляется даже в представлении самых передовых социалистов, революционеров, анархистов о будущем устройстве жизни.

Люди хотят осуществить идеал разумной, свободной и братской жизни на начале принудительной власти, тогда как принудительная власть, как ни переставляй и ни обновляй ее, есть всегда присвоенное одними людьми право распоряжения другими и, в случае неповиновения, - принуждения посредством крайнего средства - убийства.

Посредством убийства осуществлять идеалы человеческого блага!

Французская большая революция была тем enfant terrible * , который в своем охватившем весь народ восторге, при сознании великих истин, открытых им, и при инерции насилия, в самой наивной форме выказал всю нелепость того противоречия, в котором билось тогда, бьется и теперь человечество, liberte, egalite, fraternity, ou la mort ** .

* Бедовым ребенком.

** Свобода, равенство, братство или смерть.

X

Причина того странного противоречия, вследствие которого люди пытаются осуществить идеалы равенства, свободы, братства посредством деятельности прямо противоположной этим идеалам и исключающей возможность их осуществления, та (как и сказано выше), что людям смутно представляется уже свойственное возрасту человечества религиозное сознание, жизнь же продолжает идти в прежних формах, и люди так привыкли к ним, что не могут себе представить жизни вне форм, выросших из отжитого уже религиозного мировоззрения.

Ребенок стал взрослым, а все еще по старой привычке хочет, чтобы его кормили, одевали, учили.

Формы жизни уже не соответствуют возрасту, но не усвоено еще сознание, соответственное возрасту. От этого-то и все попытки улучшения своего положения люди нашего времени направляют на исправление, изменение, улучшение внешних правительственных форм - того, что по существу своему несовместимо с идеалом разумной, свободной и братской жизни и что не только для осуществления этой жизни, но для возможности приближения к ней, все должно быть уничтожено.

"Только бы правительство действовало правильно или установлено было вместо дурного хорошее, - думает большинство людей нашего времени, - и все исправится и будет хорошо, люди будут уравнены, будут свободны и будут жить согласно". Одни думают, что для этого нужно только не нарушать спокойное течение жизни существующих правительств, нужно поддерживать без изменений существующий, раз установленный порядок, и правительства сами все устроят, только бы не мешали им. Это те, которые называются консерваторами. Другие думают и говорят, что настоящее дурное положение вещей должно и может быть изменено и исправлено введением новых законов и учреждений, обеспечивающих равенство и свободу людей. Это те, которых называют либералами. Третьи полагают, что теперешнее устройство все не годится, должно быть все разрушено и заменено другим, более усовершенствованным, таким, которое устанавливало бы полное равенство, в особенности экономическое, обеспечивало бы свободу и утверждало бы братство всех людей без различия государств. Это те, которые называются революционерами различных оттенков.

Все эти люди, хотя и не согласны между собою, все согласны в одном главном, что только правительственной, т.е. принудительной властью можно улучшить положение людей.

Так думают и говорят люди достаточные, имеющие время обсуживать общие вопросы. (В последнее время таких людей развелось особенно много. Думаю, что не будет преувеличением сказать, что большая половина времени всех достаточных, досужих людей занята рассуждениями и поучениями друг друга и спорами о том, как наилучшим образом поступать правительству и как следует поступать правительству для большего или меньшего осуществления идеалов равенства, свободы, братства.)

Огромное же большинство бедных рабочих людей, не имеющих досуга для обсуждения общих вопросов и поучения друг друга, в сущности думают и говорят то же, а именно то, что улучшение общественного устройства может быть осуществлено только правительством, и не только не желают уничтожения правительства, но все свои надежды возлагают на улучшенную правительственную, настоящую или будущую власть. И не только думают так и богатые и бедные, но так и поступают.

В Китае, Турции, Абиссинии, России поддерживают старое устройство, не изменяя его, но все идет хуже и хуже; в Англии, Америке, Франции посредством конституций и парламентов стараются улучшить общественное устройство, но идеалы равенства, свободы, братства так же, как прежде, далеки от осуществления.

Во Франции, Испании, в южно-американских республиках, теперь в России устраивали и устраивают революции; но удаются или не удаются революции, после революций, как отогнанная волна, возвращается то же положение, иногда даже и хуже прежнего. Оставляют ли люди прежнюю правительственную власть или изменяют ее, стеснение свободы и вражда между людьми остаются те же. Те же казни, тюрьма, изгнания, та же несвобода покупать без податей то, что производится за известной чертой, или пользоваться орудиями труда; такое же как при Иосифе прекрасном, повсюду лишение права рабочих людей пользоваться землей, на которой они родились; такая же вражда народов с народами; такие же, как и при Чингис-Хане, набеги на беззащитные народы Африки, Азии и друг на друга; те же жестокости; такие же пытки одиночного заключения и дисциплинарных рот, как и при инквизиции; те же постоянные армии и военное рабство; то же неравенство, какое было между фараоном и его рабами и теперь между Рокфеллерами, Ротшильдами и их рабами.

Меняются формы, но сущность отношения людей не изменяется, и потому идеалы равенства, свободы, братства ни на шаг не приближаются к осуществлению. Приближение к осуществлению этих идеалов если и произошло, то не вследствие изменения правительственных форм, а скорее несмотря на задерживающее влияние правительств. Если не так смело теперь грабят в городах, на улицах, то произошло это не от каких-либо новых законов, а от хорошего освещения улиц. Если не так часто умирают люди от голода, то и это происходит не от законов и правительственного устройства, а от путей сообщения. Если перестали сжигать ведьм или употреблять пытку как средство открытия истины или резать носы, языки и уши для осуществления правосудия, то произошло это не от какого-либо нового устройства правительств, а от развития знания и добрых чувств, совершенно независимых от правительственного устройства.

Изменяются внешние формы согласно возрасту человечества, то есть развития умственных сил и власти над природой, но сущность остается та же, вроде как при падении тела оно может изменять свое положение, но линия, по которой двигаться центр его тяжести, будет всегда одна и та же.

Бросьте кошку с высоты: она может вертеться или лететь вверх или вниз головой, но центр ее тяжести не выйдет из линии падения. То же с изменениями внешних форм правительственного насилия.

Казалось, люди, сознавая себя разумными существами, жизнь которых должна быть руководима идеалами разума и добра, должны бы были сделать одно из двух: или отказаться от разумных идеалов, несовместимых с насилием, или отказаться от насилия, перестать учреждать и поддерживать его. Но люди не делают ни того ни другого, а только всячески видоизменяют насилие, как человек, несущий бесполезную тяжесть, то дает ей иную форму или перекладывает ее со спины на плечи, с плеч на бедра и опять на спину, не догадываясь сделать одного нужного - бросить ее.

И что при этом хуже всего, это то, что озабочиваясь изменением правительственных форм насилия, того, что как бы оно ни изменялось, не может улучшить положения, - люди все больше и больше отдаляются от той деятельности, которая одна может улучшить их положение.

XI

Человечество - христианское, может быть даже и все человечество, стоит теперь на пороге огромного преобразования (вроде того, которое совершается в отдельном человеке, когда он из ребенка переходит в мужа), переворота, совершающегося не веками, но, может быть, тысячелетиями. Переворот этот двоякий: внутренний и внешний. Внутренний состоит в том, что вера, религия, то есть объяснение смысла жизни, во все предшествующие времена (и чем дальше назад, тем больше) представлялась возможной только в форме таинственных, мистических, чудесных откровений и связанных с ними обрядов. Теперь же человечество в своих высших, в особенности христианских представителях, дожило до того, что ему стало не нужно мистическое объяснение смысла жизни посредством чудесных откровений и столь же излишним совершение предписываемых для угождения Богу обрядов, а стало достаточным и еще более убедительным, чем прежнее мистическое, простое разумное объяснение смысла жизни, из которого вместо прежнего исполнения обрядов с большей обязательностью, чем прежде, вытекает исполнение жизненных, нравственных требований.

Таков внутренний переворот, совершавшийся в продолжение тысячелетий, совершающийся и теперь, но дошедший до такой степени, при которой большинство людей уже способны усвоить себе это новое религиозное понимание. Взрослый человек начинает чувствовать, что он перестает быть ребенком.

Таков внутренний переворот. Внешний же переворот, связанный с внутренним и вытекающий из него, состоит в изменении форм общественной жизни, в изменении того начала, которое связывало прежде и теперь еще связывает людей в общественной жизни: в замене насилия разумным убеждением и согласием. Человечество перепробовало все возможные формы насильственного правления, и везде, от самой усовершенствованной республиканской до самой грубой деспотической, зло насилия остается то же самое и качественно и количественно. Нет произвола главы деспотического правительства, есть линчевание и самоуправство республиканской толпы; нет рабства личного, есть рабство денежное; нет прямых поборов и даней, есть косвенные налоги; нет самовластных падишахов, есть самовластные короли, императоры, миллиардеры, министры, партии. Несостоятельность насилия как средства общения людей, несоответствие его с требованиями современной совести слишком очевидно, чтобы существующий порядок мог продолжаться. Но внешние условия не могут измениться без изменения внутреннего, духовного состояния людей.

И потому все усилия людей должны быть направлены на совершение этого внутреннего изменения.

Что же нужно для этого? Одно и прежде всего: устранение тех препятствий, которые мешают людям понять свое положение и усвоить те религиозные начала, которые уже смутно живут в их сознании. Препятствия эти в наше время двоякие: обман церковный и обман научный.

Первый - в том, что людей уверяют те, которым это выгодно: что религия, для того чтобы служить ответом на главные жизненные вопросы людей и руководством жизни, для того чтобы быть религией, должна быть соединена с мистицизмом, с жречеством, чудесами, обрядами, богослужениями.

Второй, научный обман - в том, что тоже люди, которым это выгодно, внушают большинству, что религия вообще есть пережиток древнего периода жизни и что в наше время она может быть вполне заменена изучениями законов жизни и общими выведенными и из рассуждения и из опыта правилами поведения.

Обман церковных людей тот, что вместо объяснения смысла жизни они выставляют учение откровения, несогласное с современными знаниями, и вместо руководства поведения дают ряд правил и обрядов, независимых от жизни. Обман людей науки состоит в том, что они считают совершенно излишним метафизику религии, то есть объяснение смысла жизни, воображая, что возможно руководство поведения без религиозной метафизической основы.

Церковные люди думают и утверждают, что религия, в которую они уже сами не могут верить, может быть полезна для народа. Люди же науки думают и утверждают, что религия, то, чем жило, живет и может двигаться вперед человечество, - есть остаток суеверия, которое должно быть оставлено, и что люди могут быть руководимы мнимыми законами, выводимыми из мнимой науки социологии.

Вот эти-то, особенно последние люди, называющие себя людьми науки, и составляют в наше переходное время главное препятствие к вступлению человечества на ту степень и внутреннего сознания и внешнего устройства, которая свойственна его возрасту.

Особенно вредны так называемые люди науки, потому что обман церковных жрецов успел уже так ярко и безобразно проявиться, что большинство людей не верит в него и если держится церковного учения, то только как предания, обычая, приличия, и все больше и больше освобождается от него.

Суеверие же научное находится теперь в самой силе, и люди, освободившиеся от лжи церкви и считающие себя свободными, сами того не замечая, находятся в полной власти этой новой, научной церкви. Проповедники этого учения усиленно стараются, с одной стороны, отвлекать людей от самых существенных, религиозных вопросов, направляя их внимание на разные пустяки, как происхождение видов, исследование состава звезд, свойств радия, теории чисел, допотопных животных и тому подобных ненужных глупостей, приписывая им такую же важность, какую прежние жрецы приписывали бессеменному зачатию, двум естествам и т.п. С другой стороны, стараются внушить людям, что религия, то есть установление отношения человека к миру и началу его, - совсем не нужна, что напыщенный набор слов о праве, нравственности, выдуманной, не могущей существовать науке социологии может вполне заменить религию. Люди эти, так же как церковники, уверяют себя и других, что они спасают человечество, и так же верят в свою непогрешимость, так же никогда не согласны между собою и распадаются на бесчисленные толки, и, так же как церкви в свое время, составляют в наше время главную причину невежества, грубости, развращения человечества и потому замедления освобождения человечества оттого зла, от которого оно страдает, и того заколдованного круга, в котором вертится. Люди эти сделали то, что сделали строители, о которых говорится в писании: "они отвергли тот камень, который всегда был и будет главою угла, замком свода"; они отвергли то, что одно соединяло и может соединить воедино человечество: его религиозное сознание.

И от этого-то и происходит тот заколдованный круг - замена одного зла другим, в котором бесцельно кружится христианское человечество нашего времени. Люди, лишенные высшего человеческого свойства, религиозного сознания, признают ли они состоящее из суеверий церковное учение или неясные, многосложные и ненужные научные рассуждения, дающие еще менее, чем церковные суеверия, силой, независимой от людских велений деятельности, - не могут не только разрушить существующий строй, но не могут, как бы они ни хотели этого, хоть на сколько-нибудь улучшить положение людей, приблизиться к идеалам равенства, свободы, братства, которые они желали бы осуществить.

У них нет сил для этого.

Осуществить идеалы вечные могут только люди, живущие не одной этой, а вечной жизнью. Только для таких людей возможно то, что для людей, живущих одной этой жизнью, представляется жертвой. Только жертвой благами этой жизни движется вперед человечество.

Жертва же возможна только для человека религиозного, то есть для такого, который считает свою жизнь в мире только частью, проявлением в общей жизни мира, и потому долженствующей подчиняться требованиям, законам этой всеобщей жизни. Для человека же, считающего эту жизнь всей его жизнью, такая жертва не имеет смысла, а не будучи в силах жертвовать, он не может уничтожить, уменьшить зло жизни. Он вечно будет передвигать зло с одного места на другое, но никогда не будет в силах уничтожить его.

И потому избавление людей от того зла, которое они терпят, есть только одно: распространение среди народов того одного истинного, высшего для нашего времени религиозного учения, смутное сознание которого уже живет в людях.

XII

До тех пор, пока не будет усвоено человечеством (как всегда усваиваются людьми религиозные учения, одними - меньшинством - сознательно, свободно, другими же - большинством - верою, доверием, внушением) общего всем, разумного, соответствующего возрасту человечества вероучения, до тех пор будут изменяться формы жизни, зло же жизни будет не только оставаться то же, но будет все увеличиваться и увеличиваться.

И такое вероучение давно существует и уже смутно сознается большинством людей нашего общества. Учение это-то есть всем известное, всеми признаваемое христианское учение в его истинном, освобожденном от извращений и лжетолкований значении. Учение это в своих главных, как метафизических, так и этических основах, признается всеми, не только христианами, но и людьми других вер, так как вполне совпадает со всеми великими религиозными учениями мира в их неизвращенном состоянии, - с браминизмом, конфуцианством, таосизмом, еврейством, магометанством, сведенборгианизмом, спиритуализмом, теософией, даже позитивизмом Конта.

Сущность этого учения в том, что человек есть духовное существо, подобное своему началу - Богу; что назначение человека - исполнение воли этого начала - Бога; что воля Бога в благе людей; что благо людей достигается любовью; любовь же проявляется в делании другим того, что хочешь чтобы тебе делали. В этом все учение.

Учение это не есть мистическое откровение о сверхъестественных проявлениях божества и его догматах и постановлениях, как утверждают христианские церкви, и не есть также только нравственное учение о согласной, выгодной для всех и разумной общественной жизни, как понимают христианство нерелигиозные люди науки. Учение это есть разумное объяснение смысла человеческой жизни, такое, при котором руководство поведения не предписывается извне, как правило, а само собою вытекает из того смысла, который человек приписывает своей жизни. Учение это, хотя и не признает ничего сверхъестественного, как его перетолковывают в церкви, не есть однако и рассудочное руководство в общественной жизни, как думают нерелигиозные люди науки.

Учение это есть религия , т.е. установление отношения человека к миру и началу его. Учение это дает ответы на вопросы: что такое человек по отношению к бесконечности в пространстве и времени, среди которых он появляется, и в чем назначение его жизни, и потому дает людям, признающим это учение, не ряд правил и заповедей, подтверждаемый сверхъестественными чудесами, как это делает церковь, и не сомнительные и желательные, условные и выгодные в данную минуту для общественной жизни правила поведения, выводимые из опыта и рассуждения, как это делает наука, а дает разумное объяснение смысла жизни каждого человека, из которого сами собою вытекают вечные и во всех условиях одни и те же правила поведения.

Этим отличается истинное христианское учение от церковного христианства с его мистицизмом, чудесами и от того утилитарного, ни на чем не основанного нравственного учения нерелигиозных людей, сами того не замечая берущих из христианского учения, которого они не признают, одни выводы, а не самую сущность.

До тех пор, пока это учение не в извращенном (церковном) виде и не лишенное главной его основы - метафизического начала: отношение человека к Богу, - пока это учение не будет признано в его истинном значении людьми христианского мира и не будет распространено между всеми так же, как теперь распространена церковная вера, до тех пор не изменятся и те формы всякого рода, в особенности правительственного насилия, от которого теперь больше всего страдают люди.

Какие же для этого должны быть приняты меры?

Мы так привыкли к ложной мысли, что улучшение в жизни людей может быть произведено внешними (и большей частью насильственными) средствами, что и изменение внутреннего состояния людей нам кажется, что может быть достигнуто только внешними мерами, воздействующими на других. Но это не так.

И в том великое счастье людей, что это не так. Если бы это было так, и люди могли бы внешними средствами изменять друг друга, то, во-первых, неразумные, легкомысленные люди могли бы, ошибаясь, изменить людей, портя их и лишая их их блага, а, во-вторых, такая деятельность людей для достижения блага жизни внешними средствами могла бы встретить непреодолимые препятствия.

Но это не так: изменение внутреннего, духовного состояния людей всегда находится во власти каждого отдельного человека, и человек, не ошибаясь, всегда знает, в чем истинное благо его самого и всех людей, и ничто не может остановить или задержать его деятельности для достижения этой цели. Достигает же человек этой цели - блага своего и других людей - только внутренним изменением самого себя, уяснением и утверждением в себе разумного, религиозного сознания и своей соответственной этому сознанию жизнью. Как только горящее вещество зажигает другие, так только истинная вера и жизнь одного человека, сообщаясь другим людям, распространяет и утверждает религиозную истину. А только распространение и утверждение религиозной истины улучшает положение людей.

Ваш брат-человек Марсель из Казани,
мыслитель, искатель Истины и Смысла Жизни.
«Сверхновый Мировой Порядок, или Истина Освободит Вас»

marsexxх narod.ru

Все люди стремятся к блаженству, к счастью, все хотят жить хорошо. И в сегодняшнем Евангелии Господь нам говорит, как этого достичь: надо слушать слово Божие и хранить его в своем сердце. Кто учился в школе, знает, что учителя наши чаще всего были недовольны тем, что у нас в одно ухо влетает, а в другое вылетает и ничего не остается. Это им было больше всего обидно.

Так и Господь. Он принес на землю слово Божие и хотел бы, чтобы оно как-то осело в человеке, чтобы он хранил его в своем сердце. Не только в уме хранил - этого недостаточно, потому что просто запомнить мало, это ничего не даст - до тех пор, пока человек не примет его сердцем. Только всем сердцем согласившись со словом Божиим, он будет жить так, как оно велит. Вот этого Господь и хочет, поэтому Он сказал: "Блажени слышащии слово Божие и хранящии е." И нам надо этому научиться.

Мы ходим в храм и каждый раз слышим здесь отрывки из Евангелия, то есть маленькие частицы слова Божия. Евангелие нам надо вместить в себя полностью, но невозможно на каждом богослужении прочитать его целиком. Поэтому святая Церковь избирает отрывки - они называются по-славянски "зачала," - которые читаются в каждый день года и в каждый праздник особенный. Богослужение наше так устроено, что если ходить в храм ежедневно, то мы услышим все Евангелие. Однако мало кто может быть на службе каждый день, поэтому во всех странах мира воскресенье - день выходной, когда никто не работает. Так Господь устроил для того, чтобы в этот день люди могли прийти и послушать слово Божие. Для воскресных и праздничных чтений святая Церковь избирает такие отрывки из Священного Писания, которые наиболее для нас важны. Но, конечно, просто прийти в храм недостаточно, можно все мимо ушей пропустить и выйти пустым, потому что ты ничем не наполнился, ничего не понял, ничто в твою голову не проникло.

Сегодняшнее Евангелие от Луки, отрывок, который мы часто в храме слышим, называют Богородичным. Когда бывает праздник какой-нибудь иконы Божией Матери, или Ее Рождество, или отмечается любое другое событие, с Ней связанное, читается это зачало о Марфе и Марии. Чему же оно нас учит? Мы знаем, что у человека очень много земных забот: ему надо поесть, попить и постель приготовить, надо и постирать, и убраться; все это занимает очень много сил и времени. И Господь не говорит, что это маловажно, но Он учит, что есть вещи более важные. Более важная вещь - это заниматься своим сердцем, духовной жизнью.

Можно и обед сготовить, в этом нет ничего дурного; можно и постель убрать после того, как встал, и это неплохо; можно даже полы подмести, и это хорошо. Но если мы живем так, что просыпаемся, готовим, чистим, моем, потом на работу идем и приходим домой уже обессиленными, дома отдыхаем, телевизор смотрим, ну а потом, сколько у нас осталось сил и времени, молимся Богу - то Господь говорит, что такая жизнь неправильная. Если мы будем так жить, мы не достигнем того, к чему стремимся, не достигнем блаженства. Надо, наоборот, сперва в храм сходить, сперва помолиться, сперва заняться своей душой, Евангелие почитать, а если время останется, тогда можно и покушать; если время останется, можно и поспать, и квартиру убрать, и постирать.

Но мы самое главное, к сожалению, оставляем на потом. Некоторые так и заявляют: мне некогда часто в храм ходить, я с внуками сижу. Что же в этом плохого? С внуками сидеть надо? Да, бывает такая необходимость. Но представь себе, что ты завтра умрешь. И что, твои внуки на улице останутся без призора? Нет? Значит, найдется возможность куда-то их пристроить? А вот спасут ли тебя твои внуки от вечной погибели? Господь учит: едино на потребу только есть. Потому что сколько ни стирай белье постельное - поспишь на нем некоторое время, и оно опять испачкается; сколько квартиру ни мой, все равно она будет грязная; сколько ни ешь, все равно есть захочется. То есть эти дела в некотором роде бессмысленны, потому что мы едим, едим, едим, а потом все равно умираем. Спрашивается, зачем мы истребили такое огромное количество пищи, если тело наше умрет; какой в этом смысл? Никакого. Но мы все о телесном помышляем и заботимся, а вот о душе нашей, которая бессмертна, которая никогда не умирает, - о ней нерадим.

Хорошо, если кто раз в неделю в храм придет; хорошо, если раз в несколько дней или раз в месяц подготовит свою душу к причастию; хорошо, если постарается какие-то заповеди Божии исполнять. Но ведь нужно, чтобы человек научился молиться непрестанно, заповеди Божии исполнял все - а он сидит телевизор смотрит. Ты что, уже Евангелие выучил? У тебя времени очень много? Как же ты кино смотришь? Ну какое может быть кино, когда ты еще не знаешь наизусть Священного Писания? Сперва ведь нужно знать, а уж потом исполнять. А человек не знает, и ему неохота. За чем-то другим он в очереди стоит, а Евангелия у него до сих пор нет, не может купить - лень или денег жалко.

Вот в чем наша беда. Поэтому жизнь наша такая тяжелая и мрачная, поэтому мы попадаем во всякие беды. Потому и с детьми мы так мучаемся, что кормить мы их кормили, поить поили, одевать одевали, да еще старались получше одевать, и все это оказалось никому не нужным делом. А вот душой ребенка никто не занимался, никто его не учил молиться, никто не учил его заповедям Божиим, никто его в храм не водил, никто его не причащал, на ночь его в постельке не благословлял. Так вот он и вырос. Естественно, мир-то злой, греховный; и он этим всем грехом пропитался. Порча ведь не сразу бывает, а постепенно. Даже яблоко в корзине, оно же не сразу гниет: сначала бочок немножко промялся; потом в этом месте начинает подгнивать, а потом все-все потихонечку и сгнивает. Так и душа человека: допустил зло - сначала злится немножко, потом все больше, больше, и так постепенно совершенно в злодея превращается, уже готов и детей малых, и жену свою бить смертным боем, и вообще все вокруг плохие, один только он хороший.

У каждого человека есть предрасположенность ко злу, мы люди грешные, уже рождаемся такими. Но один с помощью воспитания это зло в себе подавил и дал жить добру, а другой, наоборот, в результате своей жизни стал лицемером: прикидывается только добрым, а дома - злодей, истязатель, фашист, садист, от которого житья просто нет. На вид-то все благочестиво, все хорошо, улыбочка на устах играет - вот такое подлое лицемерие. Но Бог все видит, Бог все знает.

И если мы хотим быть христианами, хотим достичь блаженства, которое Господь нам обещает, то нам нужно жизнь свою исправлять. На первое место мы должны ставить участие в святых таинствах, посещение храма Божия, молитву, чтение Священного Писания. А если после всего этого время у нас останется, и силы, и возможности, то можно немножко и постирать, это не грех; если останутся силы, можно и обед сварить, можно даже и поспать. Это все совсем не плохо, но только если останется время. А у нас наоборот. Нам некогда молиться; некоторые так и говорят: мне молиться некогда. Ничего себе; как же это так? Бог нам все дает, а нам молиться некогда, некогда в храм сходить.

Такое наше отношение к Богу называется грехом. Поэтому если кто у нас спросит когда-нибудь: объясни мне, пожалуйста, что такое грех, надо отвечать: грех - это наше поганое, неблагодарное, совершенно свинское отношение к Богу, Который нам дал и солнце, и землю, и воду, и жизнь всю нашу, и то, чем мы питаемся. Вот что Господь нам дал; мало этого, Он нам дал Церковь, Он отдал нам Свою жизнь, Он отдал нам Свою Кровь - Он все для нас отдал, только чтобы нас от греха спасти, отвратить нас от зла. Все, что у Него было, Он нам дал, а мы вместо благодарности Богу его забываем, то есть живем не по-Божьи, а живем жизнью дьявольской. И многие из нас, когда умрут, будут уверены, что их ждут райские кущи, Царство Небесное, но ничего этого не получат, потому что всю жизнь прослужили дьяволу - всю жизнь, от начала и до конца. Для молитвы выбирали самые неудобные часы своего дня, Богу уделяли какие-то крохи, как пословица говорит: "На Тебе, Боже, что нам негоже."

Мы отдаем Богу только остатки - вот если осталось немножко от того времени, которое мы себе уделяем, тогда уж Ему. Понятно, что такого отношения к Отцу Небесному быть не должно, оно недостойно Бога. Как же мы можем быть Его наследниками, наследовать Царство Небесное, вечное блаженство, когда к Богу так относимся, когда мы хотим себе только славы от людей, чтобы нас хвалили, чтобы себе все иметь, все себе приобрести, а истинного добра не ищем, истинного труда ради Бога у нас нет.

Вот этому нас учит сегодняшнее Священное Писание. Видите, маленький отрывочек, всего несколько строк, а открывается в нем бездна всякой премудрости. А если бы мы все Священное Писание знали, то вся голова наша и все сердце наполнились бы этой премудростью Божией. Вот и надо нам стараться свою жизнь таким образом устроить, чтобы наше сердце и голова, ум наш напитывались словом Божиим. А то бывает так: воскресный день наступил или праздник, а у человека какие-то дела. Ну есть ли на свете дела важнее, чем спасение собственной души? Душа ли не драгоценней всего на свете?

Конечно, возможны такие обстоятельства, когда человек ну никак не может прийти в храм: собрался на службу - а его парализовало или трамвай переехал. Как ты с перерезанными ногами пойдешь? Понятно, никак. Ну так лежи и плачь, что все в храм пошли, а ты не можешь. Но нет, человек еще оправдывается: мне некогда, мне надо с людьми встретиться, они меня ждут, у меня очень важные дела. Какие дела? Ты посмотри на свою душу, сколько в ней зла, ненависти и всякого хамства, грубости! Чтобы эти авгиевы конюшни, полные навоза, очистить, сколько тебе времени понадобится!

Поэтому мы должны устремляться в храм, чем чаще, тем лучше. Чтобы действительно душу свою очистить, нам надо каждый день в храм ходить и быть здесь с утра до вечера. Но, к сожалению, так жизнь устроена, что многим приходится на работу идти, поэтому ну не может человек постоянно в храме молиться, но в воскресенье-то это наша святая обязанность. Раз ты крест на себе носишь, ты должен в храм ходить; хочу - не хочу, могу - не могу, а раз ты уж назвался христианином, раз ты крещеный, то надо. Потому что кто три воскресенья в храме не был, тот уже от Церкви отлучен, он уже, значит, никакой не христианин. Поэтому нам надо обязательно свою жизнь в этом наладить. Тогда и Господь, глядя на нас, будет доволен, что мы начали свою жизнь исправлять. Аминь.

Предлагаемое вниманию читателя письмо великого сербского богослова XX века преп. Иустина (Поповича) было написано им в 1971 году и ранее не публиковалось. В то время, когда ересь экуменизма начала поражать Православную Церковь, вопросы, рассматриваемые Преподобным, уже составляли «единое на потребу».
А сегодня, в связи с небывалым масштабным отступлением высшего епископата от Божией Истины и теплохладностью большинства простых священников и мирян, этот труд приобретает сугубую актуальность.

Пробудив очи своей совести и проверив святым апостольско-святоотеческим Преданием всю свою православную совесть во всех ее боголиких безкрайностях, решил ответить на вышеупомянутый вопрос. Но, понуждаемый нынешними смутными и тревожными обстоятельствами, вынужден в своем ответе высказать то, что в нашей Православной Сербской Церкви едино на потребу (Лк. 10, 2) и важнее всего.
Остановлюсь на самых необходимых объяснениях по вопросу моего нынешнего положения и статуса. Сегодня, когда на Святую Православную Церковь Христову со всех сторон обрушаются ужасные апокалиптические удары и когда православные сердца и совесть по-иеремийски тоскуют и мучаются, спасение каждого православного христианина, каждого из нас и всех нас вместе - под угрозой.

Вопрос стоит о ценностях и всеценностях земли и Неба: чудесный Богочеловек Господь Иисус Христос и Его Богочеловеческое Тело - Святая Православная Церковь. Разве здесь можно молчать? И для самого новоначального православного сознания, и для охристосовленного чувства очевидна истина: акт Преосвященных епископов, членов Святого Архиерейского Синода Сербской Православной Церкви во главе с Его Святейшеством Патриархом Германом охвачен апокалиптикой наших дней. И это мне дает повод по-евангельски, с истинной любовью ответить по всей православной совести перед Богом и Божией Церковью и осветить главные проблемы наших дней.
Преосвященные отцы, епископы, члены святого Архиерейского Синода Сербской Православной Церкви во главе с Его Святейшеством Патриархом Германом!
Сегодня на всех сынах Православной Церкви Христовой, этого небоземного Дома Бога Живаго (см.: 1 Тим. 3, 15), лежит евангельская ответственность, и на нас, сынах этой Церкви Православной на земле, и на народе святого Саввы. Поэтому совесть моя, мучимая этой евангельской ответственностью, словно горящими углями, полагает перед живым Богом всеправедным, что всякая личная проблема должна ныне быть отброшена как несущественная и следует по-евангельски мужественно рассмотреть ужас всех проблем, разгоревшихся вокруг нас.
Догматически, канонически и евангельски эта святая ответственность и решение всех этих серьезных проблем лежат на главной инстанции - на священной иерархии. Так и у нас - это первенство лежит на Патриархах и епископах Церкви. Поэтому позвольте мне, трегубо благодатные святые отцы, смиренно, но со дерзновением, свойственным Православию, спросить во имя неизменного Святого Предания Православной Церкви, ее Апостолов, Отцов, Мучеников, Новомучеников, Исповедников: куда идем и где окончим свой путь, если так же будем продолжать идти?
Исходя из событий действительности, хочу обозначить только некоторые из проблем, перед которыми всякая православная, особенно сербская святосаввская совесть, стоит и с ужасом взирает на великую ответственность нашей церковной иерархии и на ее нынешнюю позицию по отношению к нашим церковным проблемам.

Одна и Единая Святая Вселенская (Соборная) и Апостольская Церковь Христова на Небе и на земле, единственное небоземное Богочеловеческое Тело есть Православная Церковь Христова. Так нас непогрешимо научили и так нам неизменно передали все святые Апостолы, святые Отцы, святые Мученики, святые Исповедники, святые Новомученики и все святые Вселенские и Поместные Соборы, и так верует весь православный народ во Вселенной.
Так веровал и так нам передал святой Савва Сербский, равноапостольный Отец и безсмертный Патриарх Церкви нашей. Напомню только о его святоотеческой проповеди на Соборе в Жиче, когда своим наследникам - епископам - он изложил и передал Православную веру, Православную Церковь, ее Святое Предание, ее Соборы, ее Догматы, ее Каноны, весь ее Богочеловеческий Домострой такими словами:
«Принимаем все Святые Соборы по Божией благодати, которые собирались во всякое время и место ради объявления благочестия и евангельской жизни, которую принимает Вселенская Православная Церковь. Того, чего отреклись святые Отцы, отрекаемся и мы; то, что прокляли, анафематствовали они, анафематствуем и мы.
Ведь многие ереси в разные времена и годы измыслил диавол с целью разорения и смущения правой веры и посеял по вселенной многие плевелы зловерия через беззаконных начальников ересей, которые служат диаволу. И мы их проклинаем и с ними те заповеди, которые они измыслили, гнушаемся всякой нечестивой ересью и стремимся ко всякому благочестию, которому нас учат благословенные слуги Божии: Пророки, Апостолы и святые Отцы, как и Сам Господь наш Иисус Христос, Сын Божий, сказал».
Это «духовное учение», то есть вера Православная, - продолжает святой Савва, - «не игра и не безумие мысли человеческой, но святая вера проповеданная, на которой основаны все святые истины о Христе Иисусе, Господе нашем, о Котором Пророки Святым Духом Божиим прорекли, Апостолы научили, Мученики исповедали и все Святые сохранили, а преподобные Отцы неуклонно сберегли, как на неделимом краеугольном Камне Церкви - Христе основанную» (Житие св. Саввы от Дометиана).
Вот эту святую веру Православную, эту святую Церковь Православную, о которой так апостольски решительно и святоотечески богомудро говорит святой Савва, начали сегодня предавать многие православные Патриархи и епископы, и пастыри, и наследники святого Саввы, не только не предпринимая ничего в защиту, но помогая и способствуя - горе нам! - тяжело говорить: разрушению Церкви Божией, Столпа и Утверждения Истины (см.: Там же).
Это единственная всеценность рода человеческого во всех мирах. Из-за этого возмущенная православная совесть обращается к святым Отцам и святому Савве с вопросом, вопиющим из раскаленной вавилонской печи и ждущим нашего ответа на деле.
Прежде всего, неизбежен вопрос, который мучает каждого совестливого православного христианина: зачем Белградская Патриархия (никогда не скажу: Сербская Православная Церковь!) во главе с Патриархом Германом вступила в еретическое содружество, называемое «Экуменический совет церквей», которое соединяет 233 ереси? И еще: зачем Патриарх Православной Сербской Церкви принял председательство над этими 233-мя ересями?
Оскорбленная, раненая, принявшая удар в самое сердце православная совесть вопиет к небесам: о, ужас над всяким ужасом! О, стыд над всяким стыдом! Наследник святых Апостолов и святых Отцов, и святого Саввы - председатель сборища, на котором безчисленными способами отрекаются от догматов о Святой Троице, Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, о Богочеловеке Господе Иисусе, о Его Воскресении, о Его Пресвятой Богоматери, о святой Евхаристии, о святых Иконах, об иерархии и т.д.!
Вот и другие вопросы из современной огнедышащей вавилонской печи: что сделали Богом поставленные устроители Церкви Христовой для защиты Святого Православия от самоубийственной легкомысленности и предательской ветрености Константинопольского Патриарха Афинагора? Своим неописуемым отношением в словах и делах он уже давно соблазняет православную совесть, отрекается от единственной и всеспасительной Истины Православной Церкви и веры, признает римскую и другие ереси за равноправные с Истиной, признает римского понтифика - Максимуса со всей его демонской противоцерковной гордостью, вероломно и поспешно готовит, по примеру Ватикана, некий свой так называемый «великий всеправославный собор», не с главной евангельской задачей в соответствии со Святым Преданием - задачей спасения человека в мире, но без участия носителей Православной веры, теологии, предания и церковности. И еще многие другие безумные вещи, папистски начиненные, «во имя Вселенского Православия», которое сегодня не может даже свободно принять правильную позицию.
А наши самые ответственные церковные деятели, святосаввские сторожевые Православия, осознали и прислушались ли к тому, какое отношение и какая реакция на все эти душепагубные игры с верой и Церковью бывают со стороны православных по всему свету: реакция епископов, правых православных богословов, монахов, всего народа православного, и особенно святогорских подвижников?
Но и это еще не все. Равнодушие нашей святосаввской иерархии идет еще дальше, когда апокалиптическая немота и с другой стороны наносит удар на святую веру Православную. Что наши иерархи сделали после иудиного решения Московской Патриархии об интеркоммунионе с римо-католиками, принятого 16 / 29 декабря 1969 года наперекор всем святым догматам и канонам Православной Церкви? (Решение о возможности совместного причащения православных с католиками было принято Священным Синодом Русской Православной Церкви по инициативе и под давлением митрополита-экумениста Никодима (Ротова), скончавшегося от сердечного приступа на приеме у папы римского в Ватикане. В 1986 году Синод РПЦ отменил это скандальное постановление. - Примеч. ред .)
Этим неслыханным в истории Православной Церкви и ее догматического Предания решением о единстве в Святых Тайнах с явными еретиками глубоко ранено все Богочеловеческое Тело Православия, все Отцы и Соборы поруганы, догматы и каноны Церкви попраны, Предание отброшено, Истина презрена, Церковь Христова - Невеста Чистая - замотана в ядовитую власяницу еретиков! А мы, что мы как Церковь сделали, чтобы этого не допустить? - Ничего! Не относятся ли теперь к нам святые слова св. Григория Богослова: «Молчанием предается Бог» и Церковь Божия?!

Lvyonok Yasnopolyanskiy 07.10.2016 16:34:29

Наблюдения за происходящим в экономике и политике России и Европы, как мы видим, наводили и молодого, и зрелого уже писателя и публициста на ряд размышлений и выводов, в частности - по вопросам об устройстве и характеру власти в обществе, о судьбе государственности. Исконный союз власти и собственности, то есть – насилия и ограбления, сделал для нас необходимым уже затронуть выше этот аспект толстовского мировоззрения. Но к нему нельзя не вернуться для более подробного анализа.

Ещё 3 марта 1854г. молодой Лев оставил в своей записной книжке следующее суждение о русском самодержавии: «Гордость и презрение к другим человека, исполняющего подлую монархическую должность, похожа на такую же гордость и самостоятельность ****и» (Записные книжки. – С. 47). А менее чем через три месяца, под впечатлением от упомянутого выше посещения демократически-республиканской Франции, писатель уже делает вывод, неприемлемый даже для критиков монархии в России: «Все правительства равны по мере зла и добра. Лучший идеал - анархия» (Записные книжки. – С. 50).

В дважды конфисковывавшейся в России своей статье 1905г. «Единое на потребу» Лев Николаевич так развивает и поясняет эту свою мысль, в то время уже всемирно известную: «Властвуют всегда наиболее дурные, ничтожные, жестокие, безнравственные и, главное, лживые люди. И то, что это так, не есть случайность, а общее правило, необходимое условие власти» (36, 174).

Толстой не утверждает здесь чего-либо нового, но только повторяет то, истинность чего веками знали и ощущали жители любых государств, что по-своему и со своими целями выразил ещё Н. Макиавелли: ВСЯКИЙ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК – необходимо УБИЙЦА, и не просто убийца, а подлый ОБМАНЩИК И МУЧИТЕЛЬ СВОИХ ЖЕРТВ. Ибо ЛЮБАЯ насильническая, подкрепляемая ложью, власть человека над человеком чревата САДИЗМОМ. «Власть над другим человеком, - писал об этом Л.Н. Толстой, - есть не что иное как признанное право не только предавать других людей мучениям и убийствам, но и ЗАСТАВЛЯТЬ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ МУЧИТЬ САМИХ СЕБЯ. А достигнуть того, чтобы люди по воле начальствующего мучили и убивали друг друга, нельзя иначе, как обманами, ложью, коварством и, главное, жестокостью. Так всегда поступали и не могут не поступать все властители» (Там же. С. 177. Выделение наше. – Р.А.). Повиновение же всяким насильническим властям сродни, в свою очередь, противоположному, МАЗОХИСТСКОМУ душевному извращению, а все попытки рационализации этого повиновения – только признание индивидом торжества в бытии социумов и в его собственной жизни атавистически-зоологического и иррационального начал. Вот почему слепое, не выборочное, ПОВИНОВЕНИЕ законам и приказам «начальствующих» ЕСТЬ ГРЕХ И ЗЛО не меньшие, чем само «начальствование». По Л.Н. Толстому, повиновение власти, как и сама власть, несовместимо с честью и достоинством человека: «Только человек, сознающий себя духовным существом, может сознавать человеческое достоинство своё и других людей, и только такой человек не унизит ни себя, ни ближнего поступком или положением, недостойным человека» (Толстой Л.Н. Об истине, жизни и поведении. (Круг чтения). – М., 2002. – С. 730).

Нижеследующие слова великого писателя и мыслителя, мы уверены, должны быть осмыслены всяким, кто и в наше время соблазняется ступить или уже ступил на натоптанную стезю «служения родине», то есть «своему» государству: «Нравственный, добродетельный государственный человек есть такое же внутреннее противоречие, как нравственная проститутка, или воздержанный пьяница, или кроткий разбойник» (Там же. С. 178).

Итак, признание государства и повиновение правительству – ошибочны и греховны. Это очевидно для того, кто полагает веру в Бога основанием своей жизни, а не надстройкой на фундаменте «материального благополучия». Толстой полагал, что таких людей много в традиционной, крестьянской, общинной России, а потому здесь имеются особенно благоприятные условия для общенародного дела ненасильственной Русской Революции.

Так как Л.Н. Толстой не первым из мыслителей и публицистов XIX в. высказывал анархические по своей сущности взгляды, важно подчеркнуть особенности его теории. Лучший из биографов писателя, П.И. Бирюков, называл его анархистом с известными оговорками. Анархизм Л.Н. Толстого уникален и ценен своей глубокой РЕЛИГИОЗНОСТЬЮ; он, как пишет Бирюков, «основан на том положении, что человек, духовно возродившийся, усвоивший себе христианское учение, носит в себе самом ненарушимый божественный закон любви и правды, который уже не нуждается в подкреплении человеческими законами. И потому анархизм Л. Н-ча ведёт не к беспорядку и распущенности, а к высшему нравственному порядку и праведной жизни» (Бирюков П.И. Биография Л.Н. Толстого. - Кн. 2. - М., 2000. - С. 227).

В литературе было отмечено уже (Ячевский В.В. Общественно-политические и правовые взгляды Л.Н. Толстого. – Воронеж, 1983. – С. 82), что отказ Толстого от власти и авторитета не всеобъемлющ, как у других анархистов. Действительно, «классический» анархизм, как известно, смешивает понятие «власти вообще» с понятием власти, осуществляемой государственными учреждениями. Более того, понятие авторитета деонтического (приобретаемого обманом, угрозой или принуждением) часто не отделяется от понятия об авторитете эпистемическом, при котором подчинение достигается, говоря словами Толстого, «разумным убеждением и добрым примером»: через уважение и любовь к «первому среди равных». Таковым долженствует быть знатоку, специалисту, полезному для всех и служащему общественным нуждам в результате не манипуляций массовым сознанием, а признания и доверия всех своих коллег, воспитанников, учеников, родственников, сообщинников и пр. Насилие физическое, вербальное или манипулятивный обман несовместимы с таким авторитетом.

«Анархия, - разъяснял сам Толстой, - не значит отсутствие учреждений, а только таких учреждений, которые людей заставляют подчиняться насильно» (53, 228).

Немаловажен тот факт, что писатель не испытывал иллюзий относительно возможностей создания, пусть и в отдалённейшем будущем, «неэксплуататорского» государства, демократии или теократии (56, 9). Для людей, просветлённых и умудрённых верой оно просто не будет возможно и нужно, а в любом сообществе спонтанно-чувственных, деструктивных индивидов, при любом политическом устройстве, неизбежны социальная дифференциация и новое насилие.

Как явствует из трактата Л.Н. Толстого «Царство Божие внутри вас…», писатель не может быть причислен к числу сторонников насильственного ниспровержения или единовременной «отмены» государственности. Новая форма общественного устройства без иерархии господствующих и повинующихся должна наступить как следствие ПРЕОДОЛЕНИЯ людьми собственной ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЗАВИСИМОСТИ ОТ ГОСУДАРСТВА (истребления из голов идолища государственности, отвыкания от пользования насилием правительств и оправданий его), изживания в общественном мнении любых рационализаций повиновения человека человеку. С переходом не отдельных людей, а общества в целом, к высшему жизнепониманию неизбежно сопряжён сознательный отказ большинства от выполнения некоторых нравственно нечистых «гражданских обязанностей». А среди них – уплата «податей» (налогов) в государственную казну, любая государственная служба, и в особенности военная, участие в купле и продаже земли, пользование наёмным трудом (капиталистическое рабовладение), присяжное заседательство и ряд других. СЛЕДСТВИЕМ такого постепенного изживания государственности станет уничтожение эксплуатации человека человеком.

«Правительство существует как атавизм, - писал Толстой ещё в 1892г., - отжило – как оболочка семени, сдерживающая лепестки. Насилие не нужно. Нужно только рост, и жизнь изменится. Насилия ведь нет. Это сон. Нужно очнуться» (Цит. по: Бирюков П.И. Указ. соч. Кн.2. С. 213; Ср.: Записные книжки. С. 122).

К этому нечего добавить, кроме признания того, что и к XXI веку пробуждения от языческой жизни отнюдь не наступило, и, более того, множество пожизненно дремлющих властолюбивых истуканов и лунатиков вершат в мире всё новое и новое насилие…

Идеал жизни без пользования государством Л.Н. Толстой выводил из наблюдений за жизнью и хозяйственно-административными функциями окраинного казачества. Таков первичный, зачаточный этап освобождения: трудовая жизнь в природных условиях, но ещё с допущением служения правительству. Идею о возможности раздельного сосуществования «земли» и «государства» писатель заимствовал у К. Аксакова. В духе славянофилов и сторонников теории русского общинного социализма он полагал общинное самоуправление и «мирское», на равноправных началах, владение землёй достойными альтернативами государственной власти и частной собственности на землю. Вот почему Толстой воспринимал как личную драму любые государственные насилия над общинниками, в особенности же – поощрение крестьян к истреблению общинности в начале ХХ века. Значимость этих социальных проблем для Толстого-публициста ставит перед исследователем огромный ряд проблем, требующий для их убедительного решения отдельного исследования.

Из Святого Евангелия мы все знаем о четверодневном Лазаре. У Лазаря было две сестры – Марфа и Мария. Как-то они пригласили к себе в дом Иисуса Христа. Господь пришел. Марфа заботилась о том, чтобы приготовить стол, а Мария ее сестра, села в ногах у Иисуса и слушала Его Божественное Учение. Марфа стала просить Марию помочь и обратилась к Господу, чтобы он разрешил Марии встать и прийти ей на помощь. Тогда Христос, желая вразумить Марфу, чтобы она знала меру в житейских попечениях, сказал: "Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе, едино же есть на потребу. Мария же благую часть избра, яже не отимется от нея (Лк. 10, 40-42). Я не для того здесь, чтобы возлежать на ложе и питать чрево, но для того, чтобы вас напитать словом истины с созерцанием тайн".

Эти слова Христа касаются всех нас, чтобы и мы знали меру в своих житейских попечениях. А «единое на потребу» - это то, что согласно православному христианскому учению имеет действительную ценность, - это печение о том, чтобы угодить Богу, попечение о спасении своей бессмертной души.

Марфа озаботилась, как материально угодить Господу. Мария же, более мудрая, более рассудительная, решила, что теперь удобный случай услышать Божественные Словеса, дескать … «Сколько-то Господь еще будет с нами?...». она села рядом и Господь сказал, что эта участь – внимание к Божественным Словесам и услаждение учением Христа и созерцанием Его – уже не отнимается о нея.

Мы же наши житейские попечения, неизбежные в нашей жизни, потому что по природе мы и вещественны, и духовны, а значит, не можем жить без заботы о материальных вещах. Тело имеет нужду в пище, одежде и т.д. Но превыше всего – это «единая на потребу» нужда нашей бессмертной души во спасении. Настоятельная наша забота должна состоять в том, как очистить свою душу, как соединить ее с Богом, как согласовать так, чтобы наша душа не погибла.

Спасение души – это не игра! Мы не можем играть вечной жизнью, потому что знаем прекрасно, что смертны, что мы гости, мы – странники, на земле мы в гостях. Придет день, и каждый из нас перестает гостить и отправиться домой. А домой – это значит, что душа вернется туда, откуда изошла.
«И дунул, - говорит Писание, - в ноздри мертвого тела Адама, и стал Адам душою живою». Живая сущность человека – душа – сотворена Богом дуновением, Его энергией, и она возвратиться туда, откуда изошла.

Поэтому, если мы не имеем Божественного утешения, то ощущаем пустоту в душе, так как душа не удовлетворяется ничем материальным, ибо все материальные вещи чужды ее природе. Но когда душа человека соединяется с Богом посредством молитвы и добродетельной жизни, тогда она веселится, тогда она ощущает уверенность, чувствуя в себе Бога.

Не следует к вопросу вечной жизни подходить легкомысленно, ведь если через какое-то время мы уйдем из жизни, то окажемся определенно и неизбежно перед лицом вечности. Мы не сможем посмотреть Господу прямо в глаза, мы опустим взгляд долу от стыда, потому что не творили волею Божию, и светлый хитон, данный нам во Святом Крещении, осквернили.

Может быть мы омыли его слезами, пролили слезы покаяния, изменили нашу жизнь, стали жить в чистоте? Нисколько. Как только хотим сказать, что стараемся что-то делать, так опять падаем в грязь!

Мы должны собрать все силы нашей души и размыслить: «Как быть? Что такое моя душа? Моя душа бессмертная, я могу в любой момент умереть, а что потом? А потом Суд. Какой приговор мне вынесет Бог на Суде? Во свет или во тьму? Или в Рай, или а ад? И все решиться во мгновение ока!»
Почему же мы так пренебрежительно ко всему относиться: грешим, не обращаем на это внимания, пренебрегая заповедями Божьими, не исправляем свою совесть, свою жизнь, хотя и знаем, что можем скоро умереть, а все что мы в этом мире созидаем: богатство, семья, дипломы, слава и почет – все исчезает?

Так что позаботимся о себе пока не настал этот час, пока мы не увидели бесов, окружающих наше ложе чтобы исторгнуть душу и ввергнуть нас в ад. Божие Ангелы, эти блаженные существа, помогают нам, стараются вырвать душу из рук бесов – вот какую любовь имеют к нам эти старшие братья и Ангел Хранитель, защитник нашей души!

Поэтому мы должны молить своего Ангела Хранителя, чтобы он помогал нам, защищал нас. Когда мы молимся, он тоже молится вместе с нами. Когда же грешим – он сидит и плачет. Мы не знаем что будет завтра и пока мы не ушли в иной мир, у нас еще есть право покаяться, есть возможность исправить составленное на нас обвинение, да и сделать свою жизнь светлой. Исправить себя сегодня, сейчас, пока мы дышим, пока ходим, пока не пришла смерть. Господь постоянно посещает нас, когда болезнью, когда скорбью, когда разными испытаниями. Христос стучится в дверь каждого человека и говорит: «Отвори Мне, благоволи Мне войти, Я сделаю тебя счастливым, сделаю тебя Своим наследником». А мы же крепко-накрепко затворяем все двери и не слышим спасительный призыв Христа. Так если перед нами открыто такое безграничное милосердие, тогда чего мы ждем? Надо скорее бежать в эти объятия и получить прощение! Диавол тянет нас назад, а Бог и Ангел Хранитель подталкивает вперед. Этому учат нас Евангелие и Святые отцы. А мы – кого слушаемся, за тем и идем. Не станем же этим пренебрегать, победим свое равнодушие, будем стараться,чтобы житейские попечения не поглотили нас.

Христос сказал ясно: «Едино же есть на потребу». Оставим наши житейские попечения и сосредоточимся на том, чтобы заботиться о душе, дабы она плод перед Богом. Смерть придет, предстанем перед ее черными вратами, а значит, всякий будет подвержен Суду.
Человек когда согрешает перед Богом, страдает и мучается, потому что у него есть душа, есть совесть, потому что он – дыхание Божие. А диавол не страдает, он торжествует. В ад отсылаются и люди которые к смерти приходят нераскаявшимися.

Святые отцы догматически изъяснили что как Рай, так и ад – это не материальные а духовные составляющие, соответствующие состоянию души, когда чистые видят Бога как Свет, а нечистые ощущают Его как огонь.

А потому, будучи православными христианами, давайте покаемся, прольем слезы, обратимся к Богу сегодня же, сейчас, потому что может статься что наш завтрашний день может быть скорбным. Обратим же сейчас наши сердца к Господу и скажем: "Отче, согреших на небо и пред Тобою и уже несмь достоин нарещися сын Твой, сотвори мя яко единаго от наемник Твоих" (Лк. 15: 18-19). И так станем одно со Христом. И тогда у диавола не будет уже никаких на нас прав. Это истина и никто не сможет противиться ей, это истина нашей Православной Церкви!